Ямбы и блямбы

Утром вставши, порубавши,
духи бешенства и огня
как смирительную рубашку
натягивают меня.

Сколько мужества, сколько муки
в этой близости роковой!
Волосатые чьи-то руки
из моих торчат рукавов.

Скажу милостивым государям:
собирателен мой удар.
Кто скрывается за ударом –
Маяковский или Ронсар?

Через гойевские «Капричос»
просвечивал правды клык.
Сквозь сегодняшние «Кирпичики»
просвечивает мой крик.

2008

Похороны Абдулова

1

Провожала Москва Абдулова.
Толпы безголовые тулова.
Он был нашим «а» и «б»
в алфавитной темной судьбе.
Вслед «д» продудело про
Дело или Добро?

2

Лежал Александр Абдулов
картинно среди страны
без курева, без загулов –
Тарантино из Ферганы.
Лицо остывающей грелкой,
вернее, что было лицом,
летающею тарелкой
уносится за «Ленком».
Мы, с лычками и без лычек,
с толпою заподлицо
слепые идём, безликие,
потерявшие своё Лицо.
Лицо его плыло сбоку,
красиво, как полубог,
тинейджеровскую скобку
сменивши на полубокс.
Он был номинантом нации.
Я понял, какой ценой
он «с 1-го по 13-е»
спел, будто прощаясь со мной.
Лежал он уже не прежний,
сжигавший себя дурак,
с улыбочкой небрежной,
натянутою на рак.
Бабы жгли его кислотою,
меняли его черты.
Ах, времечко золотое!..
Любовь – финал доброты.

3

Клял почвенник Мрак хазаров,
но без хазаров – развал.
Озабоченный Марк Захаров
гениальным тебя назвал.
Молва, как штаны брезентовые,
останется после всех.
Модели твои бессмертны.
Но смертен ты, человек.
Москва провожала Абдулова.
Милиции сняв кольцо,
толпа безликая сдуру
молила вернуть Лицо.
Придёт ли сигнал оттуда?
Верните лицо Москвы!
Дома разъезжались, будто
всадники без головы.

4

Ты преодолел заторы,
но соблюдал посты.
Спасая мир Красотою,
себя не сумел спасти.

Саша, прости!

2008

Кормление из Парижа

По прямому парижскому проводу,
как питаются через зонд,
перевариваю доводы
продолжательницы Жорж Занд.

Я заглатываю с проводами
целиком.
Над леском пробегают домы,
рекламирующие «Ленком».

Ты рассказываешь мне больше
про Парижи иных эпох.
Осторожней с Эйфелевой башней –
поцарапает мне пупок!

Как свидетельство той кормёжки
посреди Воробьёвых гор,
как платочек в грудном кармашке,
поднимается Сакре-Кёр.

Я в Париже бывал немало,
но такого, как Ты, не знал –
его ночь меня обнимала,
животом его понимал,

как картинки из серии Цейса,
хорошо хоть душа жива,
хорошо, что в этом процессе
не участвует голова.

Наши медики прозевали
независимое нутро,
где таится душа живая,
как под нами идёт метро.

Накорми же меня, партизаночка,
к удивлению парижан.
Все мужчины – как башня Пизанская.
Ты прозрачна – как пармезан.

2009

Вторая жизнь