Ямато-моногатари как литературный памятник

Тиринурэба
Куясики моно-во
Оховигава
Киси-но ямабуки
Кэфу сакаринари

Если осыплются цветы,
Как будет жаль!
У реки Ои,
На берегу, дерево ямабуки
Сегодня в полном цвету —

так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением».

В приведенном примере новый элемент фабулы появляется в результате оценки стихотворения, полученного носителем фабульного действия в эпизоде.

В 157-м дане рассказывается: «В стране Симоцукэ долгое время жили муж с женой. Долгие годы провели они вместе, и вот муж переменился к жене душой, завел себе другую женщину и все, что в доме было, перевез до последнего к новой жене. „Как это жестоко“, — думала прежняя жена. Но не мешала ему, только смотрела. Ни одной мелочи, с пылинку величиной, и то не оставил, все унес. Единственное, что ей осталось, — это кормушка для лошади. Так и за этой кормушкой послал он своего слугу, подростка по имени Макадзи, чтобы он кормушку и ту забрал. Этому мальчику женщина и говорит: „Тебя уж тоже теперь здесь не будет видно“ и тому подобное, а он: „Почему же? Хоть хозяин к вам и не будет хаживать, я непременно загляну“, — так ей отвечает и уже собирается уйти. Тогда она говорит: „Хочу я передать весточку твоему хозяину, не возьмешься ли мне помочь? Письмо-то читать он вряд ли будет. Так ты передай ему на словах“, — „Охотно передам“, — ответил слуга. И она:

Фунэ мо ину
Макадзи мо миэдзи
Кэфу ёри ва
Укиё-но нака-во
Икадэ ватараму

„И корабль скрылся,
И весла не видно.
Отныне
Бренный мир
Как переплыву я? —

так ему передай“, — наказала. Тот все передал мужу. И вот он, все подчистую из дому увезший, все до единого обратно привез и стал жить, как раньше, и в сторону больше не смотрел, а все был с нею».

Танка, созданная женщиной, действительно замечательна. В ней содержатся два какэкотоба: фунэ — «корабль» соответствует фунэ в слове мабунэ — «кормушка для лошади». Макадзи — архаизм, означающий «весло», есть также имя мальчика, слуги мужа этой женщины. Горечь, выраженная поэтессой в стихах, претворена в поэзию так искусно и изящно, что стихотворение более чем что-либо другое возымело действие и муж, восхищенный ее искусством, вернулся к ней.

Подобные примеры раскрывают значение оценок танка в восприятии персонажа — адресата пятистишия как двигателя сюжета в первую очередь.

Но в произведении встречается немало случаев, когда отмечается реакция адресата на услышанное или прочитанное стихотворение, но сюжет не получает никакого дополнительного толчка, его развитие остановлено, и эпизод нередко заканчивается описанием этой реакции.

Чаще всего это либо слезы, либо восхищение изысканностью стиха, иногда и то и другое. И что примечательно, такая оценка часто с точки зрения ее функции в развитии повествовательной линии эпизода оказывается сходной с концовочной обрамляющей конструкцией и в большинстве случаев синтаксически соединена с ней. Мы имеем в виду случаи, подобные следующим:

«…так сложил, и все заплакали, никто уже не мог стихи слагать, а Ёситоси до конца служил императору под именем Канрэн-дайтоку» (2-й дан).

«…так сложил, и младшие братья монаха, остановившиеся в том жилище, были очарованы» (25-й дан).

«…так он прочел, и все они, ничего не отвечая, громко зарыдали. До чего странные были люди!» (41-й дан).

«…так сложил, и дама была очень обрадована и заплакала» (69-й дан).

«…так сложив, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн» (98-й дан).

«…так сказал он, и хозяин дома нашел его стихотворение полным очарования и весьма искусным» (125-й дан).

«…так сложила, и он, опечаленный, снял с себя одно из одеяний и послал ей» (126-й дан).

«…произнесла она это, и император так неистово хвалил, что даже слезы навернулись ему на глаза» (146-й дан).

«…так сложил, и император счел стихи превосходными, сошел, одарил всех, кто там был, а затем к себе вернуться соизволил» (172-й дан). И т. д.