Ямато-моногатари

Тот же император очень любил охоту. Был у него невиданно смышленый сокол, присланный из провинции Митиноку, уезда Ивадэ, и император очень дорожил этим соколом и собственноручно пускал его на охоте. Имя соколу было дано Ивадэ. Император доверил птицу одному дайнагону, сведущему в тонкостях Пути соколиной охоты, и тот днем и ночью им занимался, кормил его. И все же однажды, уж как это случилось, но сокол исчез. Дайнагон был в крайнем замешательстве, повсюду искал его, но так и не нашел. Он послал людей на поиски в горы, но птицы и тут не было. Он сам отправился далеко в горные места, бродил там, однако все было напрасно. Некоторое время он не докладывал о пропаже, но император обычно каждые два-три дня наведывался взглянуть на сокола. Делать было нечего. Дайнагон отправился во дворец, и, пока докладывал императору об исчезновении его любимой птицы, император не вымолвил, ни слова. Может быть, он не расслышал, подумал дайнагон, и повторил все еще раз, но снова император лишь пристально смотрел ему в лицо и ничего не говорил. «Как же я опрометчив», – подумал дайнагон и, совсем потеряв голову от страха, решился сказать: «Я повсюду искал вашего сокола, но нигде не мог обнаружить. Как же теперь быть? Соизвольте хоть слово молвить!» И император произнес:

Ивадэ омофу дзо

Ифу ни масарэру

Думаю я в молчании,

Не в силах говорить [414] .

Только это он и сказал, ничего больше не прибавил. В глубине души он так сожалел о соколе, что никакими словами не опишешь. Люди приписали много разных строчек в начало к этому стихотворению. А на самом деле только эти две и были сложены.

153

Когда император Нара [415] восседал на престоле, император Сага [416] , бывший в то время наследным принцем, сложил и поднес ему:

Мина хито-но

Соно ка-ни мэдзуру

Фудзибакама

Кими-но митамэ-то

Таворитару кэфу

Всеми людьми

За аромат превознесенный

Цветок фудзибакама

Для вас, государь,

Я сорвал сегодня [417] .

А государь в ответ:

Ору хито-но

Кокоро-ни каёфу

Фудзибакама

Мубэиро фукаку

Нихохитарикэру

Подобен душе

Того, кто его сорвал,

Цветок фудзибакама,

Цвет его глубок,

И благовонен он [418] .

154

У одного человека, жившего в провинции Ямато, дочь была очень хороша собой, и вот однажды приехавший из столицы придворный кавалер увидел ее через щель ограды и был так поражен ее красотой, что похитил девушку, заключил ее в объятия, посадил на коня и бежал. Та была в горести и страхе. Наступили сумерки, они остановились на ночь у горы Тацута. Расстелив на траве кожаную покрышку с седла, кавалер лег рядом с девушкой. Та испугалась безмерно. Сердце кавалера преисполнилось жалости к ней, он принялся утешать девушку, но она не отвечала ни слова и обливалась слезами. Тогда кавалер:

Та га мисоги

Юфуцукэдори ка

Карагоромо

Тацута-но яма-ни

Орихаэтэ наку

Кто-то, свершая обряд очищения,

На волю пустил священную птицу.

Там, где кроят китайские одежды,

На горе Тацута

Она беспрестанно поет [419] .

Девушка отвечала:

Тацутагава

Иванэ во саситэ

Юку мидзу-но

Юкуи мо сирану

Вага гото я наку

У реки Тацута

По подножиям скал

Вода бегущая

Пути не знает, как и я.

И, верно, подобно мне плачет [как та птица] [420] —

так она произнесла и скончалась. Потрясенный случившимся, кавалер зарыдал, держа в объятиях ее тело.

155

В давние времена у одного дайнагона была дочь-красавица, и он лелеял ее, думая, что со временем она будет служить императору. И вот служивший неподалеку от дворца человек в чине удонэри [421] – уж как это случилось, неизвестно, – но ее увидел. А увидев, как она хороша и лицом и статью, он позабыл обо всем на свете. Запала она ему в душу, ночью и днем очень он тосковал, терзался, чуть не заболел и послал ей передать: «Мне непременно надо тебе сказать кое-что». Она в ответ: «Удивительно, что же это?» – и вышла к нему. А он уж подготовил все, чтобы ее похитить, и без промедления схватил в объятия, посадил на лошадь и, не различая ни ночи ни дня, умчал ее в страну Митиноку. В месте, что зовется гора Асака уезда Асака, построил он хижину, поселил девушку там, стал ходить в деревню за едой, чтобы ее кормить, и так протекли годы и месяцы. Когда уходил он, она одна оставалась в горах, ничего не ела, а бесконечно печалилась в одиночестве. И вот понесла она дитя. Как-то он ушел за едой и не возвращался дня три-четыре. Она же, измучившись в ожидании, вышла из дому, отправилась к горному колодцу и, увидев свое отражение в воде, все недоумевала – так не похоже было на нее прежнюю. У них ведь и зеркала не было, она и не знала, каким стало ее лицо, и, вдруг увидев, ужаснулась, стало ей стыдно. И тогда она сложила:

Асакаяма

Кагэ саэ миюру

Яма-но и-но

Асаку ва хито-во

Омофу моно ка ва

Гора Асака – «Мелкая» —

Отражение ясно видится

В горном колодце.

Может быть, мелкой его

Любовь была? [422] —

сложив это, она записала стихи на дереве и, вернувшись в хижину, скончалась. Он же, набрав всякой снеди, пришел домой, увидел, что она умерла и лежит ничком, и был потрясен до глубины души. Прочитал он стихи, что были написаны у горного колодца, вернулся в хижину и, одолеваемый горестью, лег рядом с ее телом и умер. Дела эти очень давние.

156