Ямайский флибустьер

К счастью, испанец остановился у левого, обращенного к берегу, борта, и француз смог облегченно перевести дыхание: опасность, что его вот-вот обнаружат, прошла, и он обрел прежнюю уверенность в себе. Ухватившись одной рукой за металлический шток, на котором был укреплен кормовой фонарь, Леблан вынул из-за пояса нож и, просунув его лезвие в паз под планширем гакаборта, смог воспользоваться им в качестве дополнительного упора. Приподнявшись еще на несколько дюймов, он увидел курчавую голову испанца, дежурившего на юте; последний смотрел в сторону берега, находившегося на траверзе. Чуть дальше, за грот-вантами бакборта, вырисовывалась фигура еще одного испанца, курившего трубку. Наконец, на баке острый глаз буканьера различил темный силуэт третьего вахтенного. «Третьего возьмет на себя индеец, — подумал Леблан, прячась за орнаментированным арабесками гакабортом. — A я возьму на себя первого и второго».

Но судьбе было угодно уравнять силы разбойников и испанцев, находившихся на палубе «Санта Барбары». Мануэль Гонсало Кинтана, докурив трубку, стряхнул пепел в море, взял фонарь и, крикнув своим помощникам — Перейре и Ремедиосу, — чтобы они не вздумали уснуть, направился к люку. Когда он, кряхтя, спустился по трапу вниз, Касик Сэм и Белая Молния решили без промедления воспользоваться благоприятным моментом для осуществления намеченной акции.

Первым выполз из укрытия Касик. Передвигаясь быстро и бесшумно, словно ягуар, он подкрался сзади к Пепе Перейре и, зажав ему рот рукой, в один миг поразил несчастного ударом кинжала в сердце. В то же время француз, взобравшись на гакаборт, прыгнул на Лопе де Ремедиоса. Испанец успел обернуться и встретиться с ним взглядом — но это было единственное, что он успел сделать. Леблан ударил его рукояткой ножа в лицо и, оглушив, поспешил перерезать Ремедиосу глотку. Спустившись с юта, он устремился навстречу индейцу, с довольной усмешкой хлопнул его по плечу и прошептал: «Подавай сигнал нашим, а я попробую задраить люки, чтобы ни одна мышь не улизнула!»

Касик Сэм кивнул и тут же полез на фок-мачту — согласно плану, он должен был загасить марса-огонь. Леблан, осмотревшись, бросился к близлежащему рустеру — решетчатой крышке люка — и так увлекся своим делом, что не заметил, как открылась дверь капитанской каюты и на пороге появился Мигель Бенавидес.

Что подняло его с постели в столь поздний час?

Дон Мигель уже собирался погрузиться в причудливое царство Морфея, когда до слуха его донесся подозрительный шорох. Ему показалось, что кто-то, находящийся снаружи, пытается открыть кормовое окно и влезть к нему в каюту. Схватив заряженные пистолеты, лежавшие на сундуке у изголовья койки, дон Мигель крадучись приблизился к окну, откинул шелковую узорчатую занавеску и в призрачном свете кормового фонаря увидел раскачивающийся из стороны в сторону линь. Это открытие поразило его, словно гром средь ясного неба. «Кто-то забрался на борт!» — мелькнула в голове его страшная догадка.

Отодвинув засовы, капитан распахнул окно и, держа пистолеты наготове, выглянул наружу. Линь тянулся от поверхности воды к гакаборту. «Кто-то забрался на борт, — снова сказал самому себе дон Мигель. — Отчего же так тихо на палубе? Где вахтенные?»

Бенавидес с лихорадочной поспешностью натянул на ноги ботфорты, перебросил через плечо перевязь со шпагой и устремился к выходу. Открыв дверь, он на мгновение застыл, шаря горящим взглядом по палубе, потом, увидев полуобнаженного незнакомца, задраивавшего люк, издал пронзительный крик: «К оружию!» и, практически не целясь, выстрелил.

Незнакомец — а это был Жан Леблан — схватился рукой за простреленное бедро.

— Касик! — послышался его хрип. — Помоги мне!

Касик Сэм, находившийся на фор-марсе, бесстрашно бросился на марса-фал и, перебирая руками, начал быстро скользить вниз. Но когда его босые ноги коснулись палубного настила, было уже поздно: из люков, подталкивая друг друга в спины, вылазили вооруженные саблями и пистолетами испанцы.

Схватив Леблана за локоть, индеец потащил его к борту, однако второй выстрел, произведенный доном Мигелем более прицельно, угодил французу в шейный позвонок, и Касику не оставалось ничего иного, как, бросив бездыханное тело компаньона, спасаться самому.

— Второго не убивать! — закричал своим людям дон Мигель. — Взять живым!

— Поцелуй себя в нос! — захохотал индеец. — Касика можно взять лишь мертвым!

Вскочив на фальшборт, он подпрыгнул высоко вверх, кувыркнулся через голову и, выпрямив свое натренированное гибкое тело, стрелой ушел под воду. Напрасно испанцы ожидали, когда он вынырнет — индеец исчез! В этом было что-то неестественное, загадочное, почти мистическое, ибо никто не верил, что беглец мог утонуть. Но долго ломать голову над случившимся команде баркалоны не пришлось — внимание всех было отвлечено восклицанием Кинтаны:

— Лодка! — палец его указывал в направлении устья Черепашьего ручья. — Смотрите, в ней полно людей, и они направляются к нам.

— Проклятье! — пробормотал дон Мигель. — Кто бы это мог быть?

— Я вижу еще одну лодку! — закричал Родриго Хименес.