Яма слепых

Поглаживая голову внука, чтобы хоть как-то его успокоить, землевладелец Алдебарана попросил «обвинителя» объяснить сказанное. И тот гут же это сделал, напомнив о деле с задолженностью Дона Мигела, которую граф Рейльяк [Рейльяк, граф де — крупнейший австрийский банкир. В 1899 г. приезжал в Лиссабон потребовать у правительства уплаты долга по документам, подписанным Доном Мигелом] потребовал со скандалом у кипящего возмущением Перейры-мигелиста, и еще финансовый провал, которому способствовали Интзе и Жоан Франко своими залоговыми махинациями с семьюдесятью двумя тысячами железнодорожных акций и прочими ценными бумагами внешнего займа, благодаря чему за границей пришли к выводу о близящемся банкротстве государства. В Берне все это знали и потребовали от Португалии уплаты сразу ста тысяч лир по случаю строительства железной дороги в Лоуренсо-Маркесе.

— Ну что ж, вот вам, пожалуйста, и выгода от железной дороги, — бросил Релвас в лицо говорившему. — Там, где возникает железнодорожная компания, ничего хорошего не жди. Кто получает на лапу, кто пролезает в директора, а все расходы… покрываем мы, земледельцы. Я все это, Зе Ботто, знаю, знаю! И не делайте такого лица, мой милый! Эти саламанкские штучки, забавы американцев и англичан в Африке, оплачивать будем мы…

— Спокойно, Диого Релвас, Африка-то наша! — включился разозлившийся Перейра Салданья.

— А я разве сказал, что нет?… Только средства и для Африки тоже находить должны мы, земледельцы. Тогда как казна куда богаче нашего кармана — вот что я хочу сказать.

— Мы работаем для будущего…

— И рискуем утратить настоящее. Повторится история с Бразилией, как по-писаному, в точности, и даже хлеще. И скоро…

— Уж не хотите ли вы этим сказать, что поэтому мы должны позволить англичанам, немцам и всем прочим завладеть тем, что является нашим?!

— Нет, Перейра Салданья, ничего похожего! Ну совсем ничего… И даже, как говорят, близко не лежало! Единственное, чего я хочу, — это чтобы вы открыли глаза… Хочу, чтобы мы не принимали желаемое, почти всегда далекое от истины, за действительное, которое можем иметь только благодаря нашим собственным рукам. Говоря «нашим рукам», я хочу сказать «нашим трудам», ясно?! Государство держится деньгами и людьми, которые работают… а не словами. Слова — дело пустое!

— Вот потому-то я и хочу вложить свои деньги в Африку, — заключил Салданья.

— Очень хорошо делаете, помогай вам бог! — ответил Релвас, забыв о беспокойстве внука, который вряд ли понимал затеянную взрослыми словесную дуэль, в которой выбранным оружием была ненависть.

Однако Релваса-младшего это уже начинало развлекать. Особенно физический контраст между Ботто и Салданьей, то вцеплявшихся друг в друга, то вместе наваливавшихся на деда, который без страха мерился с ними изворотливостью ума.

Вынужденные шедшей под уклон дорогой, лошади пошли рысцой, а возможно, и подбадриваемые громкими голосами разговаривавших седоков, однако очень скоро поумерили прыть из-за множества камней и грязи на дороге. Навстречу им шли пешком, а то и ехали на ослах крестьяне, которые приветствовали землевладельцев, держа шапки в руках и глядя им вслед до тех пор, пока коляска не исчезала за поворотом.

Толстый и тонкий, как теперь называл их про себя Руй Диого, затеяли жаркий спор относительно дел в Африке и только что высказанного Релвасом соображения о казне и кармане, однако Релвас теперь их не слушал, он делал вид, что дремлет. Но он размышлял. Да, размышлял о внуке, которого взял с собой, чтобы тот привыкал к этим поездкам и общению с людьми, и сожалел, что не делал этого раньше со своими детьми. Теперь он обвинял себя в том, что никогда не прилагал усилий, чтобы узнать своих детей своевременно, ведь только случившееся несчастье открыло ему глаза на Антонио Лусио, и это был урок, и урок тяжелый. Все это он сказал своей старшей дочери, убеждая ее разрешить Рую Диого быть около него, хотя управление алентежскими владениями он поручил Мигелу Жоану. Нет, старым он себя еще не считал, с чего бы: ему шел пятьдесят третий год и он, выделяя долю каждому, желал продолжать быть хозяином всего. Ведь без него ничего не делалось. И все же считать себя незаменимым в решении всех дел, касающихся большого хозяйства Релвасов, было его большим минусом.

К счастью, он был человеком разумным, чтобы понять, что это заблуждение. А заблуждения надо исправлять. И чем скорее, тем лучше!