Яма слепых

— Вот мы и здесь! — Это был своеобразный пароль, адресованный отцу и деду, на встречу с которыми он являлся.

Во все четыре окна сочился мягкий свет, давая разглядеть стоящую здесь железную кровать с соломенным матрацем, обычный, выкрашенный в коричневый цвет деревянный стол, который точил и точил шашель, как, впрочем, и скамью, и стулья, и деревянную раму, обрамлявшую засиженную мухами олеографию девы Марии; в одном из углов — между окном, выходящим на север, и окном, выходящим на восток, — стояли железный рукомойник, ведро и кувшин. Бедно, как в любой деревенской лачуге Алдебарана.

«Это была моя первая комната», — рассказывал, бывало, дед, чьим вылитым портретом считали Диого Релваса. Дед решительно шел вперед по дорогам судьбы, но, чтобы достигнутое в жизни было с чем сравнивать, всегда сохранял в башне эту грубую крестьянскую обстановку. О нем говорили, что, будучи по характеру бесстрашным авантюристом, он своими успехами все же не был обязан ни силе разбойника, ни хитрости священника, с чем, конечно же, не соглашались клеветники — люди зависимые, бесхребетные и, надо добавить, неспособные чего-либо достичь в жизни и, уж конечно, подняться до уровня Бернардо Санта-Барбара Релваса, «Кнута», прозванного так и друзьями и слугами за то, что тот все предлагал решать с его помощью. Нет, к кнуту он прибегал нечасто, но всегда имел его при себе, как символ того, что в жизни многое решается силой, если нет другого средства. Это Диого Релвас понимал хорошо. Да и опыт подтверждал то же самое. И ничто так не убеждало в правоте данного положения, как эта убогая комнатенка в пределах роскошного господского дома «Мать солнца», добытого при разделе имущества одного из соратников генерала Гомеса Фрейре [Гомес Фрейре де Андраде (1757-1817) — известный португальский генерал. Принимал участие в политической борьбе своего времени. Казнен либералами.], тоже публично казненного. Башня-бельведер была пристроена Кнутом не только для того, чтобы служить смотровой площадкой, с которой можно окидывать глазом свои владения, но и для того, чтобы любоваться водами реки Тежо, которой землевладелец был так очарован, что даже строил прожекты создать компанию по судоходству, которое могло бы быть открыто до Мадрида, если бы правительство разрешило воспользоваться забытым еще со времен Филиппов [Имеются в виду испанские короли Филипп II (1556-1598), Филипп III (1598-1621), Филипп IV (1621 — 1665).] проектом итальянца Антонелли.

Обставленная по-нищенски, с учетом привычек бедняка, башня-бельведер стала пристанищем для главы семьи, Диого Релваса, который собственноручно заботился о ее чистоте, что было свидетельством его смирения и гордости одновременно. Никто, кроме представителей мужского пола семейства Релвасов, Кнута, его сына Жоана (отца Диого) и самого Диого Релваса да одной настойчивой и смелой маркизы, имя которой история не помнит, но помнит, что она согласилась уступить домогательствам сеньора Алдебарана, если тот ее разденет в башне, не переступал порога оной. Уверовавший в сказанное дедом: «В жизни самое необходимое — это добиваться своего», — молодой Диого Релвас нарушил заведенную отцом традицию только потому, что счел следовать девизу Кнута делом более достойным. Ведь визит маркизы в башню не нанес ни вреда дому, ни урона престижу семьи Релвасов: маркизе кровать показалась жесткой и она больше не настаивала на этом месте их встреч. Однако после той встречи в башне появился бинокль — это был подарок, которым знатная сеньора решила отметить свою страсть, что принесла ей скандал в Лиссабоне и сопровождала ее до самой смерти, а Релвасам обеспечила выгодный сбыт лошадей, поскольку муж сеньоры был офицером-интендантом именно по этой части.

Диого вспомнил ее в тот вечер, когда растянулся на жестком соломенном тюфяке. На столе лежал бинокль. Вот это женщина!… Она была старше его чуть ли не на двадцать лет, но в том возрасте, когда он ее узнал — а ему было тогда семнадцать, — он, пожалуй, не мог бы встретить более поучительной и пылкой любви. Он любил ее, испытывая гордость, и остался перед ней в долгу за то бесценное удовольствие, которое получил от возможности открыть в теле женщины нечто большее, чем «свинарник для свиньи», как сама она определяла грубую любовь некоторых мужчин.