Яма слепых

Он обезумел от одной этой мысли. Да и все Релвасы были бы оскорблены. Нет, он не может навязать им подобную компанию. Это же оскорбление, настоящее оскорбление всем, и хозяевам, и слугам — в общем-то, людям одной семьи. Да даже отец этого мерзавца — он уверен — перевернулся бы в гробу, узнав такое. Мертвые заслуживают уважения, потому что ими держится жизнь. Настоящему Борда д'Агуа, тому, что умер, укрощая быка, конечно же не понравилось бы увидеть с собой рядом того, кто запятнал имя Релвасов. Пусть даже если это его собственный сын… Да-да, его собственный сын!

Разговаривая с Мигелем и, возможно, чувствуя, что сын считает его сраженным нанесенным оскорблением, Диого Релвас распалял свое воображение. А-а! все в нем обманываются, но нет, он и на этот раз выстоит. Гордость в нем взыграла: «Помнишь ли ты тот гигантский дуб, что растет в конце леса? Так вот! Однажды ночью — ты, Мигел, еще был ребенком — разыгралась гроза, да такая страшная, что всех перепугала. Молнии вспыхивали беспрерывно. И одна угодила в дуб, вошла в него, точно огненная шпага, вроде бы небо оскорблено было его размерами. Все вокруг задрожало. Казалось, пришел конец света. Так вот, дуб-то тот все еще стоит, несмотря на то что молния почти полностью выжгла его нутро. Вот так же и я… Это еще не конец, нет, я выстою».

Он знал, что это бахвальство. Кому-кому, а ему-то было известно, что сделала с ним эта боль, которую он постоянно чувствовал и которой вначале был придавлен, но он взял себя в руки, заставил себя принять решение и теперь хотел показать, что способен вынести всю тяжесть страдания.

Домой он вернулся поздно. И ночью один на один обдумывал отмщение, не раз чувствуя, что голова ему отказывает — кажется, вот-вот лопнет, — и гораздо проще взять ружье и пристрелить этого шелудивого пса. И все сразу кончится, кончится трагически, но урок будет дан. Но нет, над ним же посмеются! Его же назовут трусом!

Он пытал себя ненавистью, конечно, в надежде взбодриться и победить горечь утраты. Но победить не удавалось, горечь не проходила, он чувствовал ее и понимал, что она не пройдет. Да, он всегда был человеком разумным. Ему приятно было сознавать и испытывать это. В тот день, когда он поймет, что это не так, он найдет для себя достойный выход.

Диого Релвас пошел в лес, возможно затем, чтобы устать, чувствуя, что сон не приходит. А если придет, то с кошмаром. Однако свежесть раннего утра только взбодрила его, он даже почувствовал, что в лесу прохладно. Вспомнил о дереве, в которое угодила молния, и, пожелав увидеть его еще раз, стал искать к нему дорожку покороче. Плохо было то, что ему пришлось пробираться сквозь чащу, и темнота его угнетала, а может, к нему возвращалось спокойствие?

Как бы это было хорошо! Но возможно ли снова обрести спокойствие?… И как? Каким образом?

Один из его сыновей умер, и только когда это случилось, он понял его и признал за сына. Милан как ушла от него после их разговора, так и не возвращалась. То, что до него доходило, а именно что она собирается вступить в новый брак, радости ему не приносило — это ведь еще одно оскорбление, но он все же предпочел бы новый брак, чем ее беспорядочную жизнь. Если она это сделает, он возьмет Руя Диого к себе: он уже простил его. Да, он стал способен прощать… А теперь еще эта история с Марией до Пилар… А-а! Марию до Пилар он простить не в силах!… Нет, никогда, до конца ее жизни… А она должна быть короткой. Лучше видеть ее мертвой, чем…

Не дойдя до дуба, он почувствовал усталость. Решил сесть на землю. Сколько лет он не садился на землю?! Верхушки деревьев качал ветер. Диого Релвас попытался вглядеться в густые заросли, но глаза отказывались что-либо видеть в этом мире тьмы, которая его подавляла. К нему слетел голубь и, сев рядом, стал смотреть на него. В этот самый момент проникший сквозь листву луч солнца вернул Диого Релваса к действительности: мерзавец, должно быть, уже на манеже? Начался рабочий день. И тут непрошеные, облегчающие душу слезы потекли по лицу землевладельца. Он встал, вспугнув голубя, который взлетел на дерево, где его ждала подружка.

«Ты стар, мой друг, стар!» — сказал он себе тихо. Но тут же приободрился, надеясь, что еще сможет показать себя и свою силу.

Только перед домом глаза его высохли. Диого Релвас смочил платок в водосточном желобе и провел им по лицу, провел медленно, шумно дыша, потом тряхнул головой и направился к манежу.

Карлик Таранта — сама униженность — приветствовал его, поднявшись со скамьи и держа берет в руке. Доносившийся с манежа голос Зе Педро подстегнул землевладельца, заставив прибавить шагу. В центре круга серая сухопарая кобыла повиновалась окрикам объездчика, который работал с уздечкой. Диого Релвас не стал наблюдать за ними, как это всегда бывало. Он спешил увидеть все, что творится вокруг Зе Педро, который уже шел к нему навстречу с непокрытой головой.

— Вам лучше, хозяин?

— Да. Я готов к новым делам, — ответил Диого Релвас, мельком взглянув на него и делая вид, что его интересует лошадь.