Яма слепых

Мария до Пилар улыбнулась брату, как только увидела его и его партнершу Жулинью Кинтела, сияющую и гордую своим роскошным костюмом амазонки, сшитым в английском стиле. Похоже, они были вполне довольны друг другом, что, собственно, изумления не вызывало; Мигел Жоан был красив, хорошо сидел в седле и умел держаться с достоинством.

— А говорили, ровно в шесть!… Спросите шкипера. Уже половина седьмого.

— Телес…

— Теперь Телес будет всему виною, и даже желания каждого из вас поспать.

Подъехал еще один поклонник Марии до Пилар, гак и не сумевший сказать ей, как он мечтал о ней последние две недели. Он спрыгнул с лошади, чтобы продемонстрировать свою ловкость, но тут же пожаловался на вывих, поспешив сразу же забыть о нем, чтобы не выглядеть несчастным в прекрасных глазах Релвас, о которых он уже говорил за вчерашним ужином. «Глаза чистого золота!» — заключил он в экстазе, на что в ответ Мария до Пилар пошутила, приняв жалобный вид человека, чьи глаза стоят целый фунт — подумайте только, целый фунт.

— Обменяйтесь со мной своей партнершей, Нонфин, — попросил Телес Кабрал, отведя его в сторону.

— Не соглашусь, даже если вы мне отдадите свое имение в Келуш. [Живописное место и районе Синтры, где находится королевский дворец Дона Педро IV.]

— Вы, Жоан Бонфин, преувеличиваете!

— Нисколько. Судьба есть судьба! И я к ней отношусь с большим вниманием. Для меня она больше, чем законы.

Лошади были уже на боте, который, как утверждал шкипер, крупный мужчина, прибывший накануне из Вила-Франки, под парусом скорее дойдет до противоположного берега. Чтобы не мять свои новые костюмы, все, кроме Телеса Кабрала, сидевшего на носу бота в старом костюме, ехали стоя.

— Чудо! Чудо! — восклицал Филип Менданья, стоявший рядом с Констансой Бонфин, — он обращал всеобщее внимание на одетые в осенний убор берега. — Золотая стена! Мы едем среди изумруда и золота. Восход солнца на середине реки будет опьяняющим.

— Осторожно, смотрите, чтобы, опьянев, вы не свалились за борт, — посоветовал То Ролин презрительно.

Только если вы меня столкнете…

— Нет, это нет, я не способен искупать вас.

— А вы все умеете плавать? — спросила вдруг Жулинья Кинтела.

Как выяснилось позже, плавать умели только двое мужчин из всех находящихся на борту. Жулинья Кинтела тут же принялась рассказывать Мигелу и его жене, которая уже почуяла опасность, грозившую ее семейному счастью, что как-то в Каскайсе она три часа провела в воде. Это было истинное удовольствие.

На другом берегу их поджидала группа пастухов Релваса. Слышался лай борзых, скрытых высокой дамбой. Ища подходящего места, где бы спокойно на берег могли сойти лошади, шкипер повел бог вверх по течению, но тут же решил вернуться к только что сделанному тремя пастухами причалу. В знак почтения зеленые капюшоны пастухов были откинуты. Салса был среди них; его ветчинно-розовое лицо оттеняли почти белые бакенбарды. Он уже интересовался, не едет ли Диого Релвас: накануне он говорил, что поедет, появится на причале в последний момент, чтобы сделать сюрприз своим детям. Может, заболел?!

И как только Мигел Жоан спрыгнул на землю, Салса осведомился о здоровье хозяина, для которого по его же воле привез коня.

— Нет, благодарение богу, не заболел. Барышня Мария до Пилар едет из дому, но, похоже, никаких таких новостей не везет.

Между тем Мигел Релвас считал, что отец нарочно сказал Салсе, что приедет, так как этим хотел заставить его быть особо внимательным к организуемой охоте. У отца мания, что уважают только его и без него все в доме перевернется вверх дном. Если бы это было так, то конец света следовало ждать в тот день, когда он умрет.

Едва дамы и кавалеры появились на дамбе, свора борзых пришла в волнение, чуя, что предстоит свободная травля. Борзым очень хотелось быть спущенными с поводков, и они нюхали землю и травы, подвывая и скуля. Державшие их слуги с трудом справлялись с собачьим нетерпением, ожидая приказа хозяев.

В это время года Лезирия выглядела выжженной равниной, что особенно подчеркивала зелень, растущая по рукавам речушек и канав; тростниковые домишки и соломенные сараи конусами возвышались над ней, обнаруживая присутствие человека, что не сразу видел глаз. Здесь рядом и дальше виднелись пасущиеся стада и слышался печальный звон колокольчиков.