Ялгуба

Ну, думаю, хорошо, что не соврал ни про подшипник, ни про диск. А признаться, не хотелось перед самим Гюллингом показаться дураком. В первую минуту соврать хотел: на дифференциал сослаться.

— Гюллинг каждую самую захудалую кузницу в Карелии знает... Все изучил и изъездил,— с уважением говорит Ильбаев.— Достойная личность. Энтузиаст.

И снова летит по прямой дороге — видно вперед на несколько километров наша машина...

— Да, Гюллинг человек заслуженный, — медленно говорит Вильби, не выпуская изо рта трубки. — Из финского рабочего правительства в восемнадцатом году он последним покинул Финляндию. Во время белого террора он в Выборге в канализации шесть дней прятался. Выжидал. Потом уже нелегально перешел в Советскую страну. Это было нелегко.

После его медленной речи в автомобиле снова воцаряется молчание.

Резкий толчок сбрасывает меня с пружинного кожаного сиденья. Я ударяюсь головой в натянутую парусину потолка. Машина останавливается.

Перед нашим «фордом» стоит пустая телега. Пожилой крестьянин ехидно спрашивает Лешу:

— Что, твоя машина лошади моей испугалась?

— Ты должен был уступить мне дорогу,— сердится Леша.

Встречный крестьянин проезжает дальше без лишних слов. На Лешином лице написаны тревога и злость. Он озабоченно говорит:

— Камера сдала. Если бы и не этот дядя, все равно пришлось бы остановиться.

ЧЕСТЬ ТРУДУ

Мы выходим из машины.

Да, пострадали и шина и покрышка...

По очереди накачиваем ручным насосом воздух. Мы уже вспотели, но результатов нашего труда не видно... Камера пропускает воздух.

— Всегда беру с собой и запасную шину и покрышку, а сегодня как назло!..— И Леша смущенно снимает покрышку и начинает возиться с камерой.

Мимо нас проезжает еще одна пустая телега.

Человек, сидящий на ней, приветливо с нами здоровается: — Бог в помощь!

— Сколько осталось до Ялгубы? — спрашивает его Ильбаев.

— Километров шесть.

— Ну, мы пешком дойдем за час,— не обращаясь ни к кому, говорит Ильбаев.

— Зачем пешком? Может, еще исправлю.

Но в этом Лешином «может» слышится нотка безнадежности.

— А сколько от Ялгубы до железной дороги? — продолжает свой допрос Ильбаев.

— Больше двадцати,— нехотя отвечает Леша.

Я же думаю о другом. Вот сейчас проезжий, видя наши хлопоты с машиной, желая нам всяческого благополучия, приветствовал старинной, сохранившей хождение и посейчас формулой приветствия: «Бог в помощь!» Сам он, может быть, колхозник и неверующий. Но выразить свое отношение к нам и нашему делу, да так, чтобы мы никак иначе не могли истолковать, он может только этими словами. И, накачивая шину, я думал о том, как медленно создаются новые языковые формулы.

Мы застряли на тракте, соединяющем районные центры со столицей республики, и поэтому трудно было сосредоточиться на своих мыслях. Вот и сейчас вплелись в них гулкие и нестройные голоса, ведущие незнакомую мне песню.

Навстречу нам продвигалась телега, груженная ящиками. Три возчика шли рядом и нестройно скорее выкрикивали, чем пели. Все они были не совсем трезвы...

— Эй, что везете, ребята? — полюбопытствовал Леша, подымая голову от своей безнадежной работы.

— Русскую горькую! — весело ответил один из возчиков.

И второй добавил:

— Для колхоза «Заря».

Но третий был явно недоволен словоохотливостью своих товарищей.

— Бросьте разговоры со всяким встречным заводить. Тоже — объяснений требует! А к чему объяснять... И так ясно. Третья годовщина колхоза... обязаны вспрыснуть, бесспорное дело... У нас ни в какой церковный праздник сей год прогулов не было, напротив, давали повышенные нормы выработки... А теперь, позвольте, свой, кровный праздник... Трехлетье поворота всей жизни... Постановление общего собрания. Празднуем... Думали, к нашему берегу не привалит хорошего бревна, а вот и привалило... А вы тоже — объясняете! — И он укоризненно покачал головой, глядя на своих товарищей.

— Да,— сказал Леша, углубляясь в работу,— выпить можно по разному случаю, и по-разному пьют люди. Сидели мы как-то в «Маяке» с приятелем, шофером Васей, и к нам за столик подсел американец. Он выпьет стопку, палец перед собой поставит, посмотрит и еще стопку требует. Вася и спрашивает его:

«Для чего ты палец перед носом вертишь?»

А тот в ответ:

«Я пью с толком, свою меру знаю. Ставлю перед глазом один палец, а когда вместо одного три у меня в глазу заиграют, тогда «финиш воркать». Это по-ихнему — кончай работать,— объяснил мне Леша.— Ну, дальше. Смотрю, приятель мой заказывает стопку, заглатывает, сухой корочкой закусывает и начинает у себя перед носом махать всей пятерней.

«А зачем ты всей пятерней машешь?» — изумляется американец.

«А я свою меру, свою силу знаю,— отвечает приятель мой.— Пока пятерню перед носом вижу — пью, а как ничего не увижу — баста! Довольно...»

Снова подъехал воз, на нем сидели рядом благообразная женщина и нарядно одетый мужчина. Доехав до нас и поняв, что мы потерпели крушение, они остановили лошадь. И женщина приветствовала нас возгласом:

— Честь труду!

— Есть, есть уже! — громко сказал я вслух, обрадовавшись новой формуле.— Есть «честь труду»!

— Может, помочь вам? — любезно предложил мужчина.