Якут

Такая поза указывает на чувство защищённости, на расслабленность и неготовность ни к чему, кроме принятия ласки.

Кстати, груза в лодке немного. Несколько компактных свёртков с полметра длиной. Может быть — полосовое железо. Якутские мастера плавят его из "каменной" руды, причём качественнее, чем традиционное в эту пору, которое делают преимущественно из болотной. Голова заработала и многое в ней прояснилось. Дочь кузнеца "ходила" на юг вдоль реки Дулгалах, потому что в его верховьях находится перевал через Верхоянский хребет. Что любопытно, казаки этот путь разведают только через несколько лет, а пока они ходят реками через море Лаптевых, и полдороги в любой конец выгребают навстречу течению. Так что за одну навигацию как раз в одну сторону успевают.

Айтал же, знает короткую дорогу, которую проделала за пару месяцев в оба конца, побывав в нижнем течении притока Лены — Алдана.

На Алданском нагорье находятся богатейшие залежи высококачественной железной руды из которой якутские кузнецы и выделывают металл. Купив его, она теперь везёт своему батюшке то, с чем он и будет работать. На глаз тут пара сотен килограммов. Неужели за двенадцать собак и десятка полтора соболей можно столько приобрести? Хотя, от места к месту цены меняются сильно — это не век стальных магистралей и многотонных грузовиков.

Невольно пожалел о том, что не поехал с ней. Наверняка путешествие было замечательное, а я вместо любования красотами родного края долбодятлил на стройке.

* * *

Дулгалах, по которому мы плыли, слился с Сартангом и теперь наша лодка оказалась уже действительно в Яне. Русло заметно расширилось и стало еще более извилистым. Бумажные карты почти никогда не позволяют правильно оценить расстояние, разве только самые подробные. Несмотря на то, что помогали вёслами, плывя вниз по течению, до места, с которого когда-то переправились через реку, шли мы два дня и только на третий, к полудню, добрались.

Тут уже ждали нас две пригожие девушки, наряженные так же, как Айтал. Не пришлось даже нарочно спрашивать — сразу сказали, что сёстры. Легкие, похожие на нарты сани, в которые мы и перегрузили содержимое лодки. Саму лодку совместными усилиями занесли в балаган, расположенный достаточно высоко, чтобы не быть снесённым водой в период таяния снегов. Ну а потом поволокли груз обратно в ту самую сторону, где когда-то ели жареного поросёнка.

По всему выходило, что на правобережье Яны лошадок пока нет. Ну да, ведь якуты как раз в этот период находятся в стадии расселения — занимают подходящие пространства, продвигаясь на восток. Хотя спутницы мои — не якутки. В общении между собой они изредка перебрасывались фразами на незнакомом мне языке.

Обычно старались, чтобы я их понимал, но иногда, возможно, забывались. Ну да видно не удержались и от замечаний о моей персоне — молодые ведь, как же о парне словечком не перекинуться.

Поначалу мы взбирались на северный отрог Верхоянского плоскогорья и часто дорога вела на подъем. Потом спускались в долину реки Адыча — самой рыбной в нашем районе. Полсотни километров пути заняли два с половиной дня. Санки тащить, это вам не хухры-мухры. Айтал сказала, что в прошлом году они на этот путь затратили на сутки больше. Сёстры тогда ещё не настолько выросли и меня с ними не было.

* * *

Стойбище, расположившееся на ровном месте, прикрытом сравнительно крутым южным склоном, оказалось смешанным. Эвенкийские чумы, якутские юрты с наклонными стенами, обмазанными глиной, и одна бревенчатая юрта, срубленная добротно, на восемь углов, из толстых брёвен. В неё меня и привели. Обедали мы на толстом войлоке, сидя на подушках за низкими столиками — видимо тут сохранился обычай народа, когда-то жившего в степях. Собственно, деревянный пол и здесь, за полярным кругом, позволял придерживаться его без неминуемой угрозы простудиться.

Меня представили родителям — на вид им нет и сорока. Айтал — старшая дочь. Еще тут живут родители отца семейства — тоже крепкие и совсем не старые. Отец и дед — рыжие и белокожие, а вот в остальных чувствуется смешение кровей. Юрта просторна. Диаметр её, на глаз, метров двенадцать, отчего обогревается она четырьмя печами. Все разные. На мужской половине ближе ко входу — наш якутский камелёк и наковальня рядом. Кстати — вход снаружи дополнен сенями, выходящими под навес.

Крыша собрана тоже из брёвен и опирается на столбы, которые не сразу и пересчитаешь. Спят здесь, однако, не на полу, а на топчанах. Сейчас, когда отодвинуты или приподняты почти все занавеси, видно, что два топчана — широкие. По числу супружеских пар. Окон нет вообще. Так что без коптилки или отблесков света очага тут даже днём не обойдешься.

Одним словом смешение стилей, традиций, обычаев и суровой северной действительности в причудливом и не всегда рациональном сочетании. Удивило меня и меню. Вернее — основное блюдо. Согласитесь, что плов в месте, где отродясь не рос рис — это уникально. Припоминаю, что был в нашем багаже мешочек килограммов на пятнадцать с сыпучим содержимым. Это надо же, откуда привезли!