Яковлев А. Сумерки

Французская революция рельефно высветила проблему, с которой пришлось столкнуться едва ли не всем последую­щим революциям-контрреволюциям и которая остается ак­туальной и в наши дни. Я имею в виду проблему целей и средств, когда цели, объявленные великими, оправдывают любые средства их достижения. Химера величия цели бла­гословляла топор.

Итак, отдельные страницы французской революции ока­зались мракобесными. В большевистской России как раз эти страницы и служили оправданием террора. Ульянов, буду­щий Ленин, смолоду преклонялся перед якобинством, а при­дя к власти, стал главарем политики «массовидности» терро­ра. Великие принципы французской истории были отброше­ны в сторону за ненадобностью, ибо у большевистских вождей в России были просто другие цели. Да и к власти пришли резонерствующие невежды, но, будучи безмерно амбициозными, они не ведали своего невежества. Со дня своего змеино-яйцевого вылупления основоположники рос­сийского общественного раскола всегда были мракобесами. Априорно, генно. Творения их «классиков» — это хрестома­тии для террористов. Ничего святого. Насилие — акушерка истории, а насильственные революции — ее локомотивы. Террор, ложь и страх — несущие конструкции режима. «Ре­лигия — опиум», семья — «буржуазное лицемерие», семей­ное воспитание — «порочно», а «общественное выращива­ние» павликов Морозовых — благо.

Итак, любая насильственная революция — прямое следст­вие дефицита ответственности и знаний; она — результат больного сознания, спекуляции на социальных раздорах, са­мая дорогая цена, которую платит общество за неизбежный послереволюционный регресс, особенно там, где для нор­мальной человеческой жизни еще исторически не хватает разума, культуры, благосостояния; где богатство либо не со­здано вообще, либо перманентно разорялось войнами, сти­хийными бедствиями, недальновидным и самонадеянным правлением.

Миф, будто революцию вершат чистые, благородные умы, светлые души, люди, озабоченные исключительно счастьем человечества, безмерно спекулятивен, ибо ничто не подни­мает со дна общества, из социальных заводей столько всякой дряни, гнуснейших человеческих отбросов, как насильствен­ные революции, гражданские войны и межнациональные конфликты.

И не только потому, что они до основания и с особой без­жалостностью перепахивают устоявшиеся жизненные струк­туры. Но и потому, что в обстановке тотального слома при­вычных устоев, когда события опережают способность лю­дей разобраться в них и принять разумные решения, — в этих условиях уголовщине, как никогда, легко, удобно и выгодно рядиться в личину героев. Вчера — боевик, налет­чик, бандит и мошенник, дешевое «мясо» на службе у поли­тических демагогов, а завтра, погарцевав в зареве пожарищ, поласкав свои звериные инстинкты, оказаться в рядах «бор­цов за счастье человечества»... «Революция рождается в зло­бе, — писал Михаил Пришвин, — ...Революция — это сжа­тый воздух, это ветер, в котором мчатся души покойников: впереди мчится он, дух злобы к настоящему, а позади за ним мчатся души покойников. Покой и покойники, цветы на мо­гилах и теплое солнышко, и запах трупа в цветах гиацинта».

Насильственные революции — это кровь на розах слад­ких иллюзий.

Живые мертвым закрывают веки, Чтобы мертвые живым открыли их.

Г. Поженян

Глава шестая

«ВЫ СЕЕТЕ ФАШИЗМ...»

Разрушь — и наступит радостное упоение местью. Отни­ми — и насытишься справедливостью. Убей — и тебя напол­нит чувство силы и превосходства над другими.

Автор

Потрясает своим мужеством и прозорливо­стью письмо гениального ученого, лауреата Нобелевской премии, академика Ивана Павлова, направленное в декабре 1934 года правительству СССР. Он писал:

«Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фа­шизм. До вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не жела­ют видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, во­время догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы, — террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему?»

И верно, разве это не видно всякому зрячему?