Яков Каша

Вот в таком состоянии он и пришел накануне праздника к Ефиму Гармате получать разнарядку на порядок расположения портретов. Вместо Ефима Гарматы он застал в партбюро Таращука, избранного по предложению Губко к Ефиму в заместители.

— Садитесь, Яков Павлович, — любезно сказал Таращук.

— Нет, — ответил Яков, — спасибо, я по делу.

— По какому делу?

— Насчет расположения портретов членов политбюро.

— А, да, да… Разнарядка из райкома уже получена, могу ознакомить.

— Нет, спасибо, я привык по этому вопросу с товарищем Гарматой.

— Ну, как знаете… Товарищ Гармата простужен, он на бюллетене.

— Спасибо за сведения, — дипломатично отвечает Яков и прямиком к Гармате домой.

У Гарматы Яков застал небольшую предпраздничную выпивку.

— Садись, — обрадовался Гармата, — третьим будешь.

А вторым был незнакомый мужчина, лысый, с продолговатым, как у коня, лицом.

— Свояк мой, — отрекомендовал Ефим, — в гости приехал.

— Ты что ж, Ефим, заболел? — спрашивает Яков.

— Да что-то першит у горловине, прополоскать надо.

Выпили, вкусно, по-семейному закусили, как давно уж Яков не закусывал.

— Я насчет разнарядки райкомовской, — сказал Яков, цепляя вилкой шипящее еще, жареное сало, — прихожу в партбюро, там Таращук сидит.

Да, старая сталинская гвардия кое-кому не по душе, — сказал Гармата, глянув на свояка, — но мы еще не на последнем месте в государстве… Мы, старые стахановцы, комсомольцы, большевики тридцатых годов… Верно, Яков?

— Верно, — отвечает Яков, чувствуя головокружение от выпитого, — но прежде давай райкомовскую разнарядку рассмотрим… А то члены политбюро у меня новые, на них еще номера не проставлены.

— Пиши, — говорит Гармата и достает из тумбочки разнарядку, — вообще партийные документы брать домой не следует, но я в виде исключения, — и диктует, — центр ты знаешь… Центр прежний… Справа первый товарищ… справа второй товарищ… слева первый товарищ… справа пятый товарищ… и т. д.

Свояк слушал, слушал и вдруг говорит:

— Конечно, этим теперь легко. А попробовали бы в наше время. Тогда врагов народа было много, это не то, что теперь — Сахаров, да тот, что по телевизору каялся, да еще пара пацанов… Я в охране Кремля работал. Строгость и порядок были. Тяжело было служить, но порядок. Жара не жара, окна в караулке закрыты. Если форточку случайно откроешь, выстрелить могли. Особенно мы с Василием Иосифовичем мучались, — предался сладким воспоминаниям свояк, — нарушал порядок, ох нарушал. Едет в Кремль на полной скорости. А любая машина должна тормозить, иначе стреляем. Ой, говорит, да как же я буду тормозить. Я летчик, я скорость люблю. Может, я какой-либо знак вам подавать буду, — расчувствовался свояк. Улыбка на губах, слезы на глазах.

Поговорил Яков со своими современниками, легче на душе стало. А когда на душе легко, то и работается по-стахановски. Вовремя, умело вывесил Яков портреты членов политбюро, украсил фасад электрическими лампочками, и в общесоюзном праздничном убранстве село Геройское, бывшая деревня Перегнои, снова не на последнем месте оказалось. Об этом и районная газета накануне праздника писала.

На третий же день праздника, в восьмом часу утра, в квартире секретаря райкома товарища Клеща раздался телефонный звонок. Отрыгивая коньяком, Клещ с трудом полуразлепил глаза и почти на ощупь взял трубку. Звонил дежурный по райкому инструктор Могильный.

— Чего ты?

— Богдан Спиридонович, прошу прощения за беспокойство. В селе Геройское с портретами членов политбюро непорядок.

Жилистые, волосатые ноги Клеща уже в штанах, левая рука уже ремень застегивает, по пуговицам ширинки побежала, как по клавишам гармони.

— Сам видел?

— Нет, сигнал поступил…

— От кого?

— Человек мне звонил.

Человек этот был секретарь комсомольской организации школы-десятилетки села Геройское, Слава Шепетилов, ученик 9 класса. Слава Шепетилов был ходячей политической энциклопедией села Геройское, а возможно, и всего района. Он знал фамилию-имя-отчество не только центрального руководства, но также всех союзных республик, руководителей социалистических стран и мирового коммунистического движения. Ученики, поступающие в комсомол, были буквально терроризированы политическими вопросами, так что Славу, с теплотой, разумеется, по-дружески сдерживали более старшие товарищи: «Не каждый поступающий может обладать полными политическими знаниями. Комсомол для того, чтобы эти знания развить и привить».

Урезонивали его, объясняли, но Слава на бюро не выдерживал, засыпал робко краснеющее юное пополнение политически зрелыми вопросами: «Кто секретарь коммунистической партии Гондураса? В каком году была создана коммунистическая партия Шри Ланки? Сколько партийных съездов было в Болгарии?»

Вот этот-то Слава Шепетилов и просигнализировал рано утром в райком, на третий день праздника. Утром, когда полагалось измученным партийным руководителям спать, спать и спать после демонстраций, митингов, торжественных заседаний и заздравных тостов.