Яков Блюмкин: Ошибка резидента

Встреча с Радеком должна была состояться 9 октября, но как раз в этот день Блюмкин проходил «чистку», и встречу перенесли на следующий день. Сначала разговор шел очень осторожно. Радек интересовался, как живет Троцкий, и рассказывал, что многие из его сторонников решили порвать с оппозицией. «Я имел основание считать Радека старым и хорошим товарищем, — признавался Блюмкин в показаниях. — <…> Будучи чрезвычайно угнетен и измотан моими переживаниями, я не сумел удержаться при беседе с Радеком в рамках чисто информационного сообщения и раскрыл ему, что называется, всю свою наболевшую душу».

Блюмкин рассказал Радеку о поручении Троцкого и о своих попытках передать его письма сторонникам в Москве. Он почти что исповедовался Радеку. Ведь если в ОГПУ узнают о его контактах с Троцким, то ему грозит расстрел. Еще в 1923 году на Лубянке получили право самим рассматривать преступления, совершенные сотрудниками ОГПУ. Так что же ему делать? Все рассказать руководству и в ЦКК или уехать в командировку за границу?

Выслушав Блюмкина, Радек посоветовал ему… признаться. И чем быстрее, тем лучше. И еще порекомендовал поговорить с другим видным троцкистом — Иваром Смилгой. Смилга тоже признал свои ошибки и был восстановлен в ВКП(б).

На следующий день Блюмкин говорил со Смилгой, а потом снова с Радеком. Результаты этих бесед его ошеломили. Они оба однозначно высказались за то, чтобы Блюмкин рассказал о встрече с Троцким в ЦКК. Более того, они проинформировали о деле Блюмкина еще одного своего товарища — Евгения Преображенского. И он тоже поддержал их. Радек обещал, что, когда Блюмкин пойдет признаваться, они втроем обещают ему поддержку и защиту.

Блюмкин ушел от Радека окончательно подавленным. О его тайне знали уже несколько человек, и он не сомневался, что о ней быстро узнают и «наверху». А если это произойдет раньше, чем он успеет прийти с повинной, то будет еще хуже. Так что же делать?

Тогда он снова пошел за советом к Лизе, своей последней любви.

* * *

Блюмкин, конечно, представлял, как работает «система оповещения ОГПУ», и догадывался, что о многих его поступках на Лубянке уже известно. Так оно и было. Он совсем не удивился, когда уже в тюрьме ему, например, дали прочитать запись его пикировки с Маяковским, когда поэт советовал «Блюмочке» «не задираться». Почти дословное изложение их разговора! Но работой секретного сотрудника — сексота — Блюмкин остался недоволен. «Если же добавить к этому, что в тот вечер шпильки от меня за поддержку Маяковского получили многие мои собеседники, то, очевидно, и сексот был среди них, — уточнял Блюмкин. — Так, образ-характер его сводни ясен. В данном случае имеет место вульгарная недобросовестность сексота. Если мои объяснения не внушают доверия, — я могу просить очной ставки с Маяковским и Кольцовым».

Хотя Радек пообещал ему, что их разговоры останутся тайной, Блюмкин не очень-то обольщался на этот счет. Уже после его расстрела Троцкий так реконструировал в своем «Бюллетене оппозиции» события, связанные со встречами Блюмкина и Радека:

«Блюмкин хотел информироваться и разобраться, в частности понять причины капитуляции Радека. Ему, конечно, и в голову не могло прийти, что в лице Радека оппозиция имеет уже ожесточенного врага, который, потеряв последние остатки нравственного равновесия, не останавливается ни перед какой гнусностью. Тут надо еще принять во внимание как характерную для Блюмкина склонность к нравственной идеализации людей, так и его близкие отношения с Радеком в прошлом…

Радек… потребовал, по его собственным словам, от Блюмкина немедленно отправиться в ГПУ и обо всем рассказать. Некоторые товарищи говорят, что Радек пригрозил Блюмкину в противном случае немедленно донести на него. Это очень вероятно при нынешних настроениях этого опустошенного истерика. Мы не сомневаемся, что дело было именно так».

Другими словами, Троцкий подозревал, что Радек мог «заложить» Блюмкина, а скорее всего, и сделал это. Вероятно, и у Блюмкина были те же опасения. Версия о том, что Радек «сдал» Блюмкина, до сих пор жива, хотя документальных подтверждений этого не обнаружено. В отличие от других. При всем своем опыте работы в ВЧК — ГПУ — ОГПУ Блюмкин, наверное, и подумать не мог, что почти все люди, с которыми он будет встречаться в тот роковой для себя октябрь 1929 года, сообщат об этом «куда надо». Включая и Лизу Горскую, к которой он приходил уже в полном отчаянии.

В субботу, 12 октября, Блюмкин, по сообщению Горской, выглядел подавленным и мрачным. В воскресенье вечером, 13 октября, он показался ей «фразером, напыщенным человеком» и произвел «в общем какое-то неприятное впечатление». В понедельник, 14-го, она заметила, что «от его решимости и бодрости осталось мало, что настроение у него упало».