Уезжая за границу, Блюмкин в душе надеялся, что «Троцкий будет постепенно возвращаться в партию» и что время сотрет разногласия между руководством партии и оппозицией. Тем большим ударом после нескольких месяцев информационного вакуума для него стали сенсационные сообщения о том, что Троцкий выслан в Константинополь.
«Высылка Троцкого меня потрясла, — признавался он в письме Трилиссеру. — В продолжении двух дней я находился прямо в болезненном состоянии… Самая высылка его за границу рассматривалась мной прежде всего как незаслуженная угроза его существованию. Моей первой реакцией было ехать из Германии, где я находился, назад в Константинополь. Однако, преданный делу, я довел до конца свою работу… и вернулся в Константинополь 10 апреля».
Дальше начались странности.
Блюмкин утверждал, что 12 апреля, то есть через два дня после своего возвращения в Константинополь, проходя по улице Пера, он случайно встретил сына Троцкого Льва Седова[61], с которым хорошо был знаком и раньше: «Поздоровавшись с ним, я уверил его в моей лояльности — и попросил информацию».
С самим Троцким Блюмкин встретился 16 апреля. Обстоятельства этой встречи во многом остаются загадочными. По одним данным, она проходила на вилле Троцкого на острове Принкипо, по другим — на улице И-сет-паша в Константинополе, где у «изгнанника» тоже была квартира. По версии Блюмкина, встреча продолжалась «свыше 4-х часов». Троцкий же в своих мемуарах отмечал, что они беседовали почти двое суток. Блюмкин утверждал, что это была единственная встреча, но так ли это на самом деле?
Единственное, что можно сказать точно, — они встретились по инициативе Блюмкина. И с формальной точки зрения он, конечно, совершил серьезный служебный проступок. Более серьезный, нежели самостоятельный поиск резидента в Берлине, не говоря уже о его поведении в Монголии.
О чем говорили Троцкий и Блюмкин? Последний утверждал, что не посвящал бывшего «вождя» в подробности своей работы, но тот знал, что Блюмкин живет в Турции нелегально, а то, что он работает в ОГПУ, — знал и раньше. «Ему при этом трудно было догадаться, каков общий характер моих заданий», — подчеркивал Блюмкин в показаниях. Тут он, конечно, заблуждался (если не лукавил) — это-то как раз не составляло для Троцкого никакого труда.
Первая часть беседы свелась к тому, что Троцкий рассказал Блюмкину о том, как он жил последний год, как его высылали из СССР и как он устроился в Турции. Блюмкин, в свою очередь, рассказал о своей жизни, разумеется, помня о «конспиративности». После личной части беседы Троцкий, как выразился Блюмкин, «направил ее на политические рельсы».
Троцкий заявил о возможности падения советского режима в течение нескольких ближайших месяцев. «Раньше волна шла вверх, а теперь она идет вниз, стремительно вниз», — образно выразился он. Он был уверен, что и его высылка — один из признаков близкого краха сталинской диктатуры и что не пройдет трех-четырех месяцев, как его пригласят в СССР с докладом на тему «Что делать?». В этой обстановке задача оппозиции, по словам Троцкого, заключалась в том, чтобы готовить кадры, которые понадобятся при смене власти. Что ж, Лев Давидович, похоже, так и остался идеалистом.
Далее Троцкий поделился с Блюмкиным своими литературными планами. Он вывез с собой огромный архив и очень удивлялся, что в Москве позволили ему это сделать. Троцкий сказал, что готовит к печати автобиографию, и поскольку Блюмкин несколько лет назад собирал материалы о его поезде наркомвоенмора, попросил написать ему подробную справку по этой теме. Блюмкин согласился. Еще Троцкий заметил, что хотел бы выпускать журнал для распространения в России[62], и предложил собеседнику в нем сотрудничать. Блюмкин дал согласие и на это. Похоже, действительно обаяние личности Троцкого «подавило» в нем «дисциплинарные соображения», как говорил Блюмкин в показаниях.
Затем они перешли к более практическим делам. Троцкий интересовался способами конспиративной связи с его сторонниками в СССР и вспоминал свой дореволюционный опыт, когда в Россию нелегально доставлялась издаваемая им в Вене газета «Правда» (не путать с другой, всем известной «Правдой», она появилась позже). Он спросил, нельзя ли установить связь через команды советских торговых судов, но Блюмкин ответил, что это «гнилая» публика, состоящая из «развращенных полуконтрабандистских элементов». Он предложил другой вариант.
«Я высказал предположение, что нужно использовать какую-нибудь турецкую фелюгу, совершающую мелкие грузовые перевозки между турецкими портами, например, Трапезундом и нашими портами, Батумом или Сухумом, что вообще он должен порыться среди полуконтрабандистского, полуфлотского греко-турецкого человеческого материала из Галаты (район в Константинополе. —