Яков Блюмкин: Ошибка резидента

«Подогретый» разговорами с Радеком, общим положением в партии, где снова активизировалась оппозиция, и своими неудачами, Блюмкин пришел к выводу, что «внутрипартийный режим не дает необходимой гарантии для критических и инициативных товарищей и что необходимо решительно пересмотреть внутрипартийный режим». В знак протеста он решил выйти из партии.

Это, конечно, был смелый и крайне необычный шаг для человека с таким положением, которое занимал Блюмкин. Выход из партии наверняка означал бы не только отзыв в Москву, но и крах его карьеры в ОГПУ, к тому же пятно на биографии — возможно, на всю жизнь. Вряд ли он этого не понимал. Однако его эмоциональное состояние было, видимо, таково, что он написал заявление о выходе из партии и 11 августа отнес его в партийную организацию. Вот этот документ:

«Заявление Я. Г. Блюмкина о выходе из ВКП(б)

Отв. Секретарю Бюро ячеек ВКП Монголии т. И. И. Орлову

От члена ВКП с 1919 г. (старый п<артийный> б<илет>

№ 123654) Я. Г. Блюмкина

ЗАЯВЛЕНИЕ

Настоящим заявляю о своем выходе из ВКП.

Членом партии состою с 1919 г., никаким партвзысканиям не подвергался.

В партию принят постановлением Оргбюро ЦК ВКП при поддержке покойного т. Дзержинского.

Одновременно с настоящим заявлением ставлю о своем выходе из ВКП телеграфно в известность ОГПУ, представителем которого, как Вам известно, я являюсь.

Ввиду политической недопустимости доведения факта моего выхода из ВКП до сведения монголов — это по своим политическим последствиям будет не в интересах СССР — прошу настоящее заявление держать в секрете. Думаю, что единственно кому можно о нем сообщить — это т. Амагаеву (уполномоченный Коминтерна), и разве еще поверенному в делах СССР т. Берлину.

До получения указаний ОГПУ буду нормально продолжать свою работу в ГВО.

Если сочтете нужным установление над ней контроля — не возражаю.

Яков Григорьевич Блюмкин

10 августа 24 ч. 25 мин.».

Написав заявление, Блюмкин послал в Москву телеграмму: «Ввиду подачи мной заявления о выходе из ВКП(б) прошу не сомневаться в моей абсолютной преданности СССР».

«Я в состоянии очень большой усталости и глубокой совершенно незаслуженной нравственной обиды наивно полагал, что можно быть коммунистом, не будучи членом партии, и вместо того, чтобы сделать из положения партийной организации в Урге общепартийный вывод, я сделал вывод личный и при том не политический», — писал он в своих показаниях на Лубянке.

Демарш Блюмкина вызвал в ОГПУ настоящий переполох. В Улан-Батор улетела срочная телеграмма, в которой от него потребовали взять свое заявление обратно. Блюмкин тут же подчинился, пробыв, как он указывал, «вне партии три дня».

Вскоре в Монголию приехала целая делегация Центральной контрольной комиссии — высшего контрольного органа партии. Она должна была проверить его «сигналы». Возглавлял делегацию старый большевик Александр Шотман. Результат ее работы оказался для Блюмкина положительным: «Изучив на месте работу полпреда, парторганизации, совинструкторов, комиссия признала деятельность т. Блюмкина вполне удовлетворительной». Сам Блюмкин несколько «усилил» ее выводы — разумеется, в свою пользу. «Изучивши местную обстановку, даже не опросив как следует меня, <комиссия> пришла к выводу относительно моей политической и личной правоты, предложила меня немедленно ввести в бюро организации, оставила меня на работе в Монголии и выразила мне полное доверие», — отмечал он в показаниях.

В любом случае он все-таки добился того, чего хотел. Даже такими рискованными и «экзотическими» для партийца способами. Чем руководствовался Блюмкин, когда затевал все это? Только личными интересами? Вряд ли. Прибывший в сентябре 1927 года в Монголию новый советский полпред Андрей Юров-Охтин сообщал в ОГПУ о Блюмкине: