Якорь спасения

- Вы ведь мой роман через машину не пропускали, судите о его достоинствах по старинке, на глазок...

- Мы можем, если вам так угодно, и через машину пропустить, - с достоинством парировал Петр Степанович.

- Не советую, Артурчик, - вмешался Кавалергардов, - ой не советую. Машина не только порадовать, а и огорчить может. И так огорчит, что человек с такими слабыми нервами, как, к примеру, у тебя, и вовсе перестанет писать. Стоит ли рисковать? Так что прошу попомнить мои слова о последствиях ближайших и отдаленных, какие могут от всей этой кибернетики произойти.

Подлиповский покраснел, будто его окунули в кипяток, пожал плечами и пробормотал, что он ни на чем не настаивает.

Петр Степанович отказался продолжать речь, заверив, что все необходимое высказал.

- Итак, - заключил Кавалергардов, - мы славно поработали, обменялись мнениями, выслушали критику и пришли, думается мне, к общему согласию. Никаких иных суждений я, по крайней мере, не слышал. Ведь так?

На это никто не возразил, и главный продолжил:

- Благодарю всех выступавших и присутствующих. Прошу помнить, что заседание редколлегии у нас было закрытое и все, о чем шла речь, должно остаться здесь. До сих пор мы этого принципа придерживались.

Присутствующие закивали в знак согласия и, поднимаясь, загремели креслами.

- Минуточку, минуточку, - остановил всех Илларион Варсанофьевич, всего одну минуточку. Есть еще один малюсенький вопросик. В последнее время, как вы знаете, все большее, можно сказать, огромное значение придается работе с молодыми. Руководящие указания на этот счет, полагаю, всем хорошо известны. В свете этого предлагаю ввести в состав редколлегии нашего уважаемого Аскольда Аполлоновича Чайникова. Он у нас в основном и отвечает за этот участок. Дела у него заметно двинулись в этом направлении, и в творческом отношении, как вы знаете, в последнее время он воспрянул, можно сказать, переживает вторую молодость. Это отмечает и наша критика. - Кавалергардов глянул на смущенно потупившегося Чайникова, и остальные внимательно посмотрели на него, будто до сих пор и не видели.

- Какие на этот счет будут суждения? - вопросил главный.

- Пусть его, - равнодушно махнул рукой Попугаев.

Никто больше не высказался ни за, ни против. Кавалергардов подождал и спросил:

- Возражений нет?

Все дружно промолчали.

- Тогда кто за?

- Да что там, - отозвался кто-то в том смысле, что и голосовать нечего.

- Нет, порядок есть порядок, - настаивал главный. - Кто за?

Все без заметного энтузиазма подняли руки.

На этом заседание редколлегии журнала "Восход" закончилось. Участники его еще не скоро разошлись. Одни, как обычно, в частном порядке обсуждали с главным редактором и его заместителями всякие личные дела и делились новостями, другие по тем же причинам разбрелись по отделам.

Глава седьмая,

в которой должен появиться наконец

автор повести "Наше время" Аким Востроносов

Хотя заседание редколлегии было закрытым и об этом не раз предупреждал Кавалергардов, слухи о том, что "Восходом" открыт гений, все же начали распространяться. Настоящий гений. Равный Пушкину или Толстому. И насчет машины пересуды пошли. Правда, очень неясные. Из-за того, что говорилось о том и о другом лишь намеками, с умолчанием существа. И говорилось только потому, что секрет, даже самый строжайший, хранить бывает невмоготу. Сенсационные слухи циркулировали в основном в литературных кругах. Но просочились и в иные сферы.

По большей части эти слухи почему-то вызывали скептическое отношение особенно в литературных кругах. Отчасти потому, что в этих самых кругах давно укоренилось мнение, будто от "Восхода" ничего изрядного ждать не следует, так как на протяжении последних лет этот журнал, в сущности, ничем свежим или сколько-нибудь примечательным читателей не порадовал.

Редактора же других литературных журналов, солидные писатели, каждый знал себе цену, не брали в расчет Кавалергардова как конкурента, хотя внешне и были с ним почтительны. Когда и до них долетала новость, лишь сдержанно усмехались и отзывались примерно так: "Знаем мы эти штучки Иллариона Варсанофьевича, чистейшая ноздревщина". Насчет ноздревщины, пожалуй, был перехлест. Но и то сказать, когда же в литературе было без перехлеста? Не только что старожилы, а и самые дотошные историки, пожалуй, не припомнят такого.

И скептические отзывы, и желчные комментарии руководителей конкурирующих изданий рано или поздно отливными волнами приносило в "Восход". Но здесь это никого не могло поколебать. И в особенности самого Кавалергардова. Во-первых, он к этому привык, а во-вторых, его ноздревщиной и всякими такими обидными штучками не прошибешь, он боец бывалый. И сам мог довольно находчиво ответить еще и похлеще. В долгу не останется.