Читаем Яконур полностью

Яков Фомич внимательно посмотрел, что там на лице у Захара, хмыкнул и направился к стене, занятой стеллажом с книгами. Захар пил чай и улыбался. Лена следила за Яковом Фомичом и ждала.

— Вот мне сказал как-то Снегирев, помните, радиационная химия воды, реакторами занимался, — так вот, я поздравил его девятого мая, а он мне ответил: знаете, Фомич, в атаку под обстрелом подняться вместе со всеми было легко, а на совете встать одному — бывает не под силу…

— Мне надо на кухню, — сказала Лена.

— Сядь, — Яков Фомич указал жене место в кресле у окна и перевел палец на Захара. — Да… Сочувствую. — Яков Фомич вздохнул и покрутил головой. — Как же быть? Из лаборатории-то ведь вас не выкуришь, уж на это вы не согласитесь.

— Не согласится, — поддакнула Лена.

— Что же с вами делать? Кем мне вас в институте пристроить? — Яков Фомич поскреб голую макушку. — А, вот! Идея! Прибором. Самое лучшее для вас быть прибором. Каким-нибудь безобидным. Стоять себе на полке. Спокойно. Чтоб никто не тронул!

— Пыльно, правда, — сказала Лена.

— Мелочи, — отмахнулся Яков Фомич. — Что там. Прекрасная мысль. Как, Захар? Согласны? Ладно, обращаю вас в прибор. Внимание! Раз, два… Стоп. А однажды какой-нибудь студент вздумает использовать вас в бредовой схеме. Он полезет за вами на верхнюю полку и уронит вас. Вы — вдребезги. Ну, предположим, он сумеет снять вас благополучно. Случается. Тогда он пережжет вас при включении. Тоже никуда не годится. Кругом, видите, превратности судьбы…

Яков Фомич положил руки на плечи Захара.

— Сочувствую вам! Крепитесь… Послушайте, а не приступить ли нам прямо к ужину? Захар, прошу вас, посидите, а мы с Леной закончим на кухне сложные приготовления…

Захар поднялся, пошагал по комнате; остановился у стеллажа, рассматривая книги.

Яков Фомич, разумеется, попадал точно, как всегда… Захар и не отбивался. Он не был в обиде, он не мог обижаться на Якова Фомича; он был смущен — как обычно при разговорах с хозяином этого дома.

Смущало Захара внимание, с которым его здесь встречали. Его принимали тут как равного; а Захар был не из тех, кто уверен в себе, он беспокоился, что окажется не на высоте, и заранее горевал в ожидании момента, когда Яков Фомич конечно же обнаружит свою ошибку.

Захар был талантлив и при этом относился к себе пренебрежительно. У него всегда находился повод тревожиться, чувствовать себя виноватым и стараться искупить какие-то свои грехи, прошлые, настоящие или вероятные в будущем.

Только в одном случае тревога в нем стихала, он переставал ощущать в себе слабость, забывались его колебания, неуверенность и огорчения, настоящие и выдуманные. Он находил удовлетворение в работе. Такова была защитная реакция.

Он работал постоянно, даже если работа ему почему-либо не нравилась или он понимал, что в ней нет необходимости. Закончив одно, сразу брался за другое. Было важно, чтобы всегда нашлось что делать…

За ним утвердилась репутация человека чрезвычайно добросовестного и трудолюбивого, отлично осведомленного в своей области.

Плюс его поразительная память, на которую все привыкли полагаться, плюс любовь к порядку и деталям. Однажды машинистка потеряла страницу из его статьи, он написал страницу заново, а когда нашлась прежняя — обе полностью совпали.

Его одаренность была известна всем; но никому не пришло бы в голову назвать его творческой натурой. Он редко искал новые решения и охотно шел туда, куда его вели.

Вот он стоит у стеллажа, пробегая взглядом по корешкам книг. Его интересуют авторы, а не названия. Одновременно он продолжает думать о своем. Рука его на книжной полке, пальцы поднимаются и падают, равномерно постукивая по дереву.

Он любил бывать у Якова Фомича, ему нравилась эта счастливая пара; когда-то он боялся наскоков хозяина и пытался их избежать, теперь он видел в них одно из милых свойств приятного ему благополучного дома…

Телефон.

— Захар, послушайте, пожалуйста!

Он снял трубку и услышал взволнованный голос Вдовина… Казалось, это просьба о помощи…

* * *

— Ага! — воскликнул Саня. — Там, значит, был только еще предбанник!

Все рассаживались по лавкам по обе стороны длинного стола.

— К рыбе просьба не прикасаться! И вообще ничего на столе не трогать. Оргкомитет предлагает дождаться женщин, я хочу сказать — прекрасной половины участников конференции…

Лавки были массивные, стол — из толстых досок.

— Обычное дело, — продолжал Саня, — к маленькой печке нечаянно пристраиваются средних размеров хоромы…

Герасим сел у камина, закутался в махровую простыню.

Тепло от поленьев, отсветы на деревянных балках…

Разговоры — о работе.

Герасим поискал глазами Саню; он лежал на широкой лавке в углу, подбородок на руках, и смотрел в огонь.

Теперь рассказывали студенческие истории.

Герасим поднялся. Босиком по деревянному полу — хорошо! Остановился у квадратного окна.

Сразу за стеклом — темнота, совсем черно, непроглядно, — наверху, внизу, — только мостки были едва видны, светлели между верхом и низом, уходили в темноту над черной водой.

Вдруг блеснуло, черная поверхность воды разошлась, в разрывах вспыхнули всплески.

Перейти на страницу:

Похожие книги