Яху Гуглович

В старые добрые времена холостячества, до Ирины, я в компании нескольких знакомых деловых и с Ефимом, устраивали психоделические пикнички в южных горах. Сам-то я не ради косячков ехал. Просто напросто нужен был дурной задор, легкая встряса и свежий взгляд на кое какие проблемы. За многие годы трезвости научился таки поддерживать разудалую волну хмельного веселья. Хотя и не всегда.

Первые маячки о возможной основной работе Ефима я увидел только на втором выезде. Тогда он, судя по всему уже готовился отходить от дел и держался чуток порасслабленнее.

На вершину лысой горы мы поднялись уже под вечер. Палатки установили быстро, один по собственной инициативе ушел с бачками к источнику. Мы притащили дрова, благо, все было рядом.

Костром и чаем занимался я уже один. Народ развалился на ковриках и приступил к травке.

Дурное дело поперло достаточно скоро. Один достал туристический нож и стал имитировать индейские охотничьи танцы с обязательным криком 'Хач!' и ударом сверху по поверженному животному. Народ, сперва, лениво обсуждал, с каким криком лучше повергать в танце добычу.. Наиболее интересными были «хап», «хич» и «хум». А когда упомянули «бомс» и «пуук», всех пробило на «хи-хи», но не расслабило, а увлекло в такое же подобие танца с ножиками разных размеров. Кто поближе, кто чуть подальше, с самыми необычными криками не то, чтобы танцевали боевые танцы, скорее коряво делали ужимки, а чаще просто показывали, как втыкают ножи в жертву.

Сижу на корточках, готовлю чай в индийском стиле с молоком и пряностями в казанке, наблюдаю. Все действо чем-то стало напоминать древний боевой или охотничий лагерь, Вскоре втыкания ножей стали более синхронными, крики стали вплетаться а единый мощный рев. Все это, судя по всему, добавило бодрой дурости. Сначала одна пара стала притоптывать друг напротив друга, затем еще двое стали болтать ножами перед носом партнера, имитируя ножевой бой.

Учитывая дурман в головах от травки, дело шло к кровавым порезам, что, наверняка, могло сократить отдых ввиду создания полевого госпиталя. А еще, не дай Бог, могли доиграться и в кое-что поопаснее. От таких перспектив у меня в душе появилась грусть.

Но то, что я увидел, очень удивило. Как в фильме «Леон киллер», неожиданно из-за спины спаррингующих, стал проявляться, именно Ефим. Придерживая одной рукой подбородок чуть в сторону, второй аккуратно обтекал предплечье и властно отнимал нож. После чего трофей улетал и втыкался в дерево.

Так он обезоружил всех. Метал все в тот же ствол. Судя по тому, что ко всем подбирался сзади, притом одинаково, выверенными движениями, и, хоть, при ярком свете, но, практически, незаметно, сложилось впечатление, что такое дело для Ефима весьма привычное.

Подошел он ко мне, чуть оторопевшему, кивнул в сторону торчащих в ровной линией ножей, и сказал: – аккуратненько, однако!

Через пару дней был еще знаковый разговор с Ефимом. Не самым ранним утром, я метров в двадцати от палаток разминался, в том числе, исполнял простой боксерский бой с тенью. Недалеко Ефим курил утреннюю трубку. Остальной лагерь еще почивал после ночных шалостей.

– Я вижу, ты крутой боксер, – услышал я сбоку.

Поворачиваюсь, вижу долговязого мужика, судя по одежде, также из приезжих, потому что аборигены одевались чуть по-другому.

– Может поспарингуем, – предложил мужик, так и не дождавшись моей реакции на первую фразу.

– Отчего ж не поспаринговать, – отвечаю ему. Как-то не хотелось показать себя боягузом. – только скажи, в чем от этого будет мой интерес.

– Проигравший выставляет ящик пива, – с ухмылкой говорит долговязый.

– Я не пью, такое мне не интересно, – передразнивая его ухмылку, отвечаю.

– Тогда на желание.

Но тут в разговор вмешивается Ефим.

– Ваши дела ерунда, – начал он. – если есть что предъявлять, то предъявляй. А игры с возможными увечьями, или, даже с погибелью, это дурное дело. Тебя, мужик, мы видим впервые. Может ты и опасен. А с другой стороны, если мы тебя положим, какой нам резон прятать тело и откупаться от ментов.

– Если думаешь, что здесь потешишь гордыню, то нет, иди своей дорогой, – в этот момент я ощутил жесткую суровость в интонации Ефима.

Мужик молча потоптался, развернулся и, что-то пробурчав, потопал себе.

– Подвергать себя и других риску погибнуть просто так, от настроения, играясь – непростительная ошибка, грех. – назидательно проговорил Ефим.

– Убийство, вообще грех, – поддерживаю я.

– Оно, конечно, в заветах это не разрешается, но есть детали, – ухмыльнулся Ефим.– почитай Ветхий Завет, Коран, там упоминается немало убийств в праведном смысле. Притом не сразу все влазит в стереотипы. Когда Иисус Навин захватил Иерихон, то приказал убить не только боеспособных побежденных, но и женщин, стариков и детей, вместе с животными. А пророк Евсей за-то что его дразнили детки, при помощи медведицы убил и их. И такие примеры показанные не как ошибки, а как святое дело.