Яйца, бобы и лепешки

– Но, черт дери, малышок, – запротестовал Укридж, осмысливший ситуацию, – на благотворительных базарах заварушки законны. Ты не хуже меня знаешь, что, когда члены любой Лиги Трезвости собираются вместе и начинают продавать что-то с прилавков, разрешается все, кроме выцарапывания глаз и кусания. Единственный выход – быть начеку и держаться подальше.

Наш гость скорбно покачал головой:

– Касательно того, как ведется торговля за прилавками, у меня жалоб нет, мистер щен-щен-щен. Вполне естественно, что на базаре в помощь достойному делу цены на различные продающиеся предметы выше тех, которые за них запрашивают в обычных торговых заведениях. Но злонамеренное и обдуманное вымогательство – другое дело.

– Вымогательство?

– В саду некая молодая особа вымогает деньги у посетителей под предлогом, что сегодня День Лютика. Вот в чем соль, мистер Укридж. День Лютика – это день благотворительной продажи флажков Национального ортопедического института и наступит только через несколько недель. Эта молодая особа сознательно обманывает посетителей базара.

Укридж затравленно облизнул губы.

– Вероятно, местное учреждение с таким же названием, – предположил я.

– Вот-вот, – благодарно сказал Укридж. – Я как раз собирался сказать именно это. Вероятно, местное учреждение. Фонд свежего воздуха для бедняков здешних мест, если не ошибаюсь. По-моему, я слышал, как они обсуждали это. Только сейчас вспомнил.

Но младший священник отказался взвесить эту теорию.

– Нет, – сказал он. – Будь так, молодая особа осведомила бы меня об этом. На мои вопросы она отвечала уклончиво, и ничего убедительного я не услышал. Она только улыбалась и повторяла слова «День Лютика». Мне кажется, необходимо пригласить полицию.

– Полицию! – пробулькал Укридж, зеленея.

– Это наш щен-щен-щен долг, – сказал наш гость с видом человека, который пишет письма в газеты, подписываясь «Pro Bono Publico»[2].

Укридж взвился из своего кресла, судорожно схватил меня за локоть и потащил к двери.

– Извините! – сказал он и зашептал, утаскивая меня в коридор: – Беги, скажи ей, чтобы она смывалась – и быстро!

– Ладно, – сказал я.

– Без сомнения, ты найдешь полицейского дальше по улице, – загремел Укридж.

– Будь уверен, – ответил я звонким, далеко разносящимся голосом.

– Мы не можем допустить тут ничего подобного, – взревел Укридж.

– Само собой, – с энтузиазмом проорал я.

Он вернулся в кабинет, а я отправился выполнять мою миссию милосердия. Я как раз достиг парадной двери и хотел было открыть ее, как вдруг она распахнулась сама, и в следующий миг я уже смотрел в ясные голубые глаза укриджевской тети Джулии.

– О… а… э… – сказал я.

В нашем мире существуют определенного рода люди, в чьем присутствии другие определенного рода люди не способны чувствовать себя непринужденно. Среди людей, под чьим взглядом я испытываю ощущение чрезвычайного дискомфорта и вины, заметное место принадлежит мисс Джулии Укридж, авторше стольких широко читаемых книг и популярной послеобеденной ораторше на литературных собраниях высокого ранга. Это была наша четвертая встреча, и на каждой из трех предыдущих у меня возникала странная галлюцинация, что я минуту назад совершил особенно гнусное преступление, и – более того – совершил его, щеголяя распухшими руками, огромными ножищами, в пузырящихся на коленях брюках, да еще в то утро, когда забыл побриться.

Я стоял, выпучив глаза. Хотя вошла она, без сомнения, при помощи ключа, вставленного в скважину и повернутого там, внезапность ее появления произвела на меня впечатление чуда.

– Мистер Коркоран! – сказала она без всякого удовольствия.

– Э…

– Что вы тут делаете?

Негостеприимные слова, но, пожалуй, оправданные обстоятельствами наших предыдущих встреч, которые никак нельзя было назвать приятными.

– Я пришел повидать… э… Стэнли.

– О?

– Он хотел, чтобы я провел этот день с ним.

– Неужели? – сказала она, и в ее тоне прозвучало удивление тем, что она явно сочла странным и даже извращенным вкусом своего племянника.

– Мы думали… мы думали… мы оба думали, что вы читаете лекцию на севере.

– Когда я заехала в клуб позавтракать, то нашла там телеграмму, что мой визит откладывается, – снизошла она до объяснения. – Где Стэнли?

– В вашем кабинете.

– Я иду туда. Мне надо его увидеть.

Я почувствовал себя чем-то вроде Горация на мосту, грудью преградившего неприятелю путь в Рим. Хотя Укридж во многих отношениях и был врагом рода человеческого, но мне казалось, что мой долг – долг друга с юных лет – обязывает меня помешать этой бабе пробиться к нему, пока младший священник не удалится. Я глубоко верю в женскую интуицию и не сомневался, что стоит мисс Джулии Укридж услышать про девушку, которая у нее в саду продает бумажные лютики во имя несуществующей благотворительности, ее острый ум без малейшей запинки распознает участие племянника в этом постыдном деле. Финансовые методы Укриджа она знала по опыту.

В эту критическую минуту моя мысль заработала лихорадочно.