Иафет в поисках отца

— Не более нужного для поддержания роли, принятой мною на себя, и для поддержания веры учеников, из коих многие уже сомневаются и подозревают. За мной начали теперь присматривать. Женщина, которая мне служит, кажется, подкуплена, и я не могу удалить ее от себя, потому что она мне дана обществом моих учеников, которым принадлежит дом и все, что вы в нем видите. Кроме этого я имею страшную соперницу, которая, стараясь достигнуть одинаковой со мною цели, называет меня обманщицей и говорит, что она есть настоящая предсказательница. Но ей трудно будет доказать это, — продолжала она с насмешливой улыбкой. — Итак, вы видите, что я должна принять свои меры предосторожности. Но так как мне самой нельзя бывать у вас каждый день в аптеке, от чего слава моя как предсказательницы могла бы пострадать, и так как я без горячительных средств не могу существовать, то и прошу вашей помощи.

— Чем же я вам могу служить?

— Тем, чтобы вы присылали мне их вместо лекарства, потому что я не могу доставать их другим образом; сверх того вы должны хранить в тайне секрет, который я вам поверила.

— С удовольствием выполню оба условия, мисс Джуд, но извините, если я буду с вами откровенен. Как жаль, что такое прелестное, молодое существо, как вы, привыкаете к напиткам. Скажите, для чего поддерживать вам эту ненавистную систему, зачем жертвовать для нее своим здоровьем, можно сказать, счастьем, зачем?..

Но я, разгорячась, дошел бы, может, до предложения о женитьбе, если бы она меня не остановила.

— Для чего большая часть людей жертвует своим здоровьем, счастьем, всем дорогим на свете, если не для честолюбия и желания властвовать? Правда, пока мое лицо еще приятно и молодо, мне, может быть, угождали бы, как угождают красивой молодой женщине, но все-таки меня бы не обожали, как кумира, или обожали бы непрочно. Нет, я нахожу что-то особенно приятное, привлекательное, видя, как эта толпа глупцов благоговейно смотрит на меня, и люди втрое старше меня годами падают на колени и целуют мое платье. Это настоящее идолослужение. Удовольствие, которое они мне приносят своим почитанием, подавляет во мне все другие страсти и даже самую любовь. Я не могу не унизиться в собственном мнении, дав чувству власть над собою; да притом, я так привыкла к горячительным средствам, что если бы и не имела цели казаться предсказательницей, то все-таки не обошлась бы без них.

— Но не самый ли низкий это порок?

— Я согласна с вами, но при моих обстоятельствах это совсем другое дело; я падаю, чтобы более возвыситься; я без обмана не могла бы быть тем, что я теперь. Итак, это только мера для того, чтобы привести в исполнение планы честолюбия.

Долго еще продолжался наш разговор, но я ничем не мог поколебать ее намерения и, расставаясь с нею, сожалел, что она так рано отказалась от любви, потому что, несмотря на корни, которые она употребляла для заглушения запаха спирта, мне очень нравилась ее красота и твердость духа. Притом я не мог хладнокровно думать о том, что она ремеслом своим обрекает себя на преждевременную старость и смерть. Прощаясь, она дала мне пять гиней, чтобы за них прислать ей, чего она требовала. Взяв деньги, я остановил ее и, сам не зная почему, сказал ей:

— Мисс Джуд, окажите вы мне в свою очередь любезность, позвольте мне вас поцеловать.

— Поцеловать? — сказала она с сердцем. — Нет, смотрите лучше на меня, потому что последний раз видите меня молодой, и смотрите, как на гроб, красивый снаружи, но испорченный внутри.

— Может быть, поцелуй мой, — ответил я, — пробудил бы вашу спящую энергию и возжег бы в вашей душе пламя честолюбия, которое показало бы вам лучший путь ко всему хорошему и великому.

— Лучший путь не для меня, — говорила она, — судьба избрала мне другой, отчасти и сама я. Прощайте. Не забудьте завтра прислать мне лекарства.

Я оставил ее и возвратился домой очень поздно; но прежде, нежели лег спать, рассказал про все Тимофею, потом заснул, но ее образ и во сне меня преследовал. Она то являлась мне со своим размалеванным лицом, то со снятой маской, и тогда я падал пред нею на колени, чтобы боготворить ее красоту, то виделось мне, что красоту ее заменяло отвратительное безобразие, и мне делалось дурно от сильного запаха спирта; по временам я просыпался и был очень рад, что отделался от этих видений, но только что засыпал, страшный сон опять меня тревожил. Она опять мелькала предо мною, но уже с хвостом гидры, как Мильтон описывает грех в «Потерянном рае». Она кружилась около меня, и прелестное ее лицо постепенно превращалось в скелет… Тут уже я вскрикнул, проснулся и более не засыпал, благодаря испугу, чем совершенно и вылечился от любви к Араматее Джуд.