Иафет в поисках отца

— Все это время я вас видел таким печальным, что сам не мог ни есть, ни спать. Право, Иафет, я всегда плакал, лежа в постели, потому что мое счастье совершенно зависит от вашего. Ступайте куда хотите, и я всюду за вами последую, всегда буду вам служить; и пока буду видеть вас счастливым, то ни о чем другом не буду заботиться.

Слова Тимофея чуть-чуть не заставили меня ему все высказать, но я как-то удержался.

— Любезный Тимофей, в этой жизни все так превратно; мы то смеемся, то плачем. Ты спас мне жизнь, и я никогда этого не забуду, где бы я ни был.

— Нет, — ответил Тимофей, — вряд ли вы забудете того, который почти и одного часу не проводил без вас.

— Правда, Тимофей, но обстоятельства могут нас разлучить когда-нибудь.

— Не могу себе и представить таких обстоятельств, как бы они дурны не были, и мы, кажется, до этого никогда не дойдем. У вас есть деньги и дом, и если нужно выехать отсюда, то вы можете ваш дом отдавать внаем, и таким образом доходы ваши увеличатся, а с ними можно будет разъезжать по белу свету и отыскивать вашего отца.

Я был в ужасном положении от его слов, потому что чувствовал и понимал, чего стоила его преданность и верность мне.

— Но мы можем попасть в такое состояние, которое было, когда мы оставили дом Кофагуса, — сказал я.

— Пускай себе придет, сэр, и тогда я буду вам еще более полезен, нежели теперь, в моей лакейской должности.

— Да, Тимофей, — сказал я ему тихим голосом. — Дай Бог, чтобы все шло хорошо.

— Все идет хорошо; одно только худо, что вы слишком горюете о том, что люди не так к вам привязаны с тех пор, как узнали, что вы не богаты.

— Правда твоя, Тимофей, но помни, что если Мастертон спросит у тебя обо мне, когда я уеду в Ричмонд, то скажи ему, что я все сполна уплатил плуту Эммануилу и не должен ему более.

— Хорошо, сэр, я скажу ему, если он спросит, но он редко говорит со мной.

— Постарайся. Тим, также сказать ему, что я заплатил все мои долги

— Можно подумать по вашим словам, что вы едете в Индию, а не в Ричмонд.

— Нет, Тимофей, мне предлагали место в Индии, но я отказался. В последнее время я был не слишком в хороших отношениях с господином Мастертоном и желал только его уверить, что у меня нет более долгов. Ты знаешь, что у нас было с Эммануилом, и как он согласился уже взять пятьсот фунтов, но я ему заплатил тысячу. Я хотел бы, чтобы Мастертон и это знал; он тогда был бы более доволен мною.

— Не бойтесь, сэр, я расскажу всю историю вашу с Эммануилом с самыми обстоятельными прикрасами.

— Нет, Тимофей, говори только одну правду. Бог да благословит тебя.

Но чувства мои взяли верх, и я, положив голову ему на плечо, невольно заплакал.

— Да в чем же дело? Чего вы хотите, Иафет? Скажите, пожалуйста, что с вами?

— Ничего, Тимофей, — сказал я, опомнившись, — с некоторого времени, ты знаешь, горесть привела меня в такое состояние, и мне грустно уже и на несколько дней расстаться с моим единственным другом.

— О, дорогой мой Иафет, продайте этот дом и все, что там есть, и уедемте отсюда преспокойно.

— Я думаю, что это так и будет. Но прощай, Тимофей.

Наемная коляска ждала меня у подъезда. Тимофей положил мой чемодан и шкатулку. Я горько заплакал. Быть может, меня станут презирать, что я так ужасно оставляю своего друга и слугу, но я действовал более по расчетам, нежели по влечению чувств. Я сел в коляску и, пожав руку Тимофею, расстался с ним, но надолго ли — читатель впоследствии увидит.

Я приехал к леди де Клер и Флите, и не нужно, думаю, говорить, что был ими хорошо принят. Они радовались, что я так скоро к ним возвратился, и задавали мне тысячу вопросов; я был грустен, но не от мысли о моей нищете. Я хотел сообщить свое намерение Флите; она знала мою историю, потому что я рассказывал ее при ней и окончил тем, как я приехал в Лондон; но дальше она ничего не знала. Теперь же я желал раскрыть перед нею и остальное, но не имел сил передать ей на словах мою историю. Я описал ей подробно мое положение и, уезжая от них, оставил ей письмо.

Флите было тогда пятнадцать или шестнадцать лет. Это был цветок, только что распустившийся, и с понятиями, которые далеко опередили ее лета. Я пробыл у них три дня и часто имел случай говорить с ней наедине. Я пересказал ей все до того времени, как она перешла в объятия своей матери.

— Флита, тебе еще многое неизвестно обо мне, ты все узнаешь после моего отъезда.

Я написал ей все откровенно, не скрывая моих недостатков. Итак, летопись моей жизни могла быть полезной даже и для женщин.

Пробыв три дня у леди де Клер, я просил, чтобы она дала мне экипаж до Брентфорта, потому что мне все равно было, куда ни ехать. Уезжая, я отдал Флите мое письмо и, простившись с ними, как друг или брат, я отправился в путь.

— Будьте счастливы, леди де Клер, и ты, Флита, или Сецилия. Бог да благословит вас во всем. Вспоминайте иногда об истинном вашем друге Иафете Ньюланде.

— Право, мистер Ньюланд, можно подумать, что мы никогда не увидимся.

— Надеюсь, что этого не случится, леди де Клер, потому что я не знаю никого, кому бы я был так предан, как вам.