Ядерный шантаж

И Георгий Яковлевич испугался окончательно. Он ощутил тот же страх, что и во время разговора с Ветровым. Но тогда разговор велся в его собственном кабинете, а за дверью находилась находчивая Марина, так вовремя пришедшая ему на помощь. Сейчас кабинет чужой, и без повода беседу уже не прервешь. Вот и приходится отвечать на вопросы человеку, который впился в лицо пристальным взглядом. Чем дольше Варенников отвечал, тем больше хмурилось лицо Чернышова. И тогда Георгий Яковлевич понял: «Ему все известно! И о связи с Бершем, и об истинной цели поездки в Арзамас-29, на предприятие, производящее ядерные боеприпасы, и даже об участии в убийстве шефа – бывшего председателя думского комитета!» В какой-то момент Варенников попытался защититься, воскликнув:

– Но дело о гибели Владимира Борисовича Симонова закрыто! Что же вы копаетесь в прошлом?!

На что сидящий напротив полковник очень спокойно ответил:

– Как вам, наверное, известно, Георгий Яковлевич, многие ошибочно закрытые дела возобновляют по вновь открывшимся обстоятельствам. Сейчас, я думаю, именно такой случай.

– Вы собираетесь возобновить дело?! – опешил Варенников.

– Да, – прямо ответил ему Чернышов. – И уже официально допросить вас.

У Варенникова пересохло в горле, язык стал словно чужой, он не нашелся, что ответить. В мозгу билась только одна ужасная мысль: «Меня собираются допрашивать! В качестве кого – свидетеля или обвиняемого?! Полковник об этом не сказал, но и без всяких слов, уже по одному его лицу видно, к какому варианту он склоняется!»

– Пока я вас не задерживаю. Вот пропуск, – объявил Чернышов, делая ударение на первом слове.

Варенников вздрогнул: «Он собирается меня задержать! Меня – депутата. Но если ФСБ докажет, что я причастен к убийству Симонова, вряд ли коллеги будут отстаивать мою депутатскую неприкосновенность. О боже, как это несправедливо! – мысленно воскликнул Георгий Яковлевич. – Я просто рассказал Бершу о ежедневных поездках Симонова. Откуда мне было знать, что Берш готовит его убийство!».

– Вы свободны, Георгий Яковлевич, – повторил Чернышов, видя, что его собеседник продолжает сидеть на стуле.

– А?! – Варенников резко поднялся и, не попрощавшись, вышел из кабинета.

Едва за депутатом Госдумы закрылась дверь, полковник Чернышов мгновенно поднялся и прошел в соседний кабинет, где его поджидали Ветров и Муромцев.

– Просто класс, Павел Андреевич! – восхитился Ветров. – Здорово вы его напугали! Он чуть в штаны не наложил от страха!

– По моим расчетам, сейчас он должен броситься за помощью к Бершу, – проигнорировав восторженную реплику Ветрова, ответил Чернышов. – Наружку я за ним пустить не могу, он же все-таки депутат. И так еле уговорил ОТО[5] поставить его телефон на прослушивание. Поэтому придется вам самим последить за Георгием Яковлевичем. Но будьте осторожны. Тебя он знает в лицо. – Указательный палец Чернышова уперся в грудь Артема. – А Варенников ни в коем случае не должен заметить наблюдение.

– Не беспокойтесь, Павел Андреевич. Все будет в порядке, – со своей обычной удалью ответил Ветров. – Он сейчас в таком состоянии, что мать родную от страха не узнает. Так что все будет путем.

Хлопнув Олега Муромцева по плечу, Артем подтолкнул его к выходу и вместе с ним вышел из кабинета.

Варенников как раз передавал подписанный Чернышовым пропуск дежурящему на входе прапорщику, когда Управление по борьбе с терроризмом через служебный выход покинули Ветров и Муромцев. Артем привычно занял место за рулем оперативной «шестерки» и, подтолкнув друга локтем в бок, сказал:

– Ну посмотрим – куда сейчас полетит наш голубь.

Через лобовое стекло оперативной машины отлично просматривались центральный вход в новое здание ФСБ и стоящая возле него служебная «Волга» депутата Варенникова.

Глава 19 СРОЧНЫЕ МЕРЫ

21.05, понедельник, 18.10

Сначала Георгий Яковлевич вообще не понимал, куда едет. Он просто велел своему водителю уехать подальше от этого мрачного, наводящего ужас здания. В этот момент здание Федеральной службы безопасности ассоциировалось у него с массовыми репрессиями НКВД 30-х и 40-х годов, а себя он представлял жертвой тех самых репрессий. Но за этими рассуждениями Варенников напрочь забыл о том, что по действующим в те времена законам его собственные деяния квалифицировались бы как терроризм, подрыв обороноспособности страны и шпионаж в пользу иностранного государства. Забыл депутат о том, что окажись он действительно в кабинете следователя НКВД, да еще по подозрению в попытке похищения ядерных секретов, то из такого кабинета он бы вышел только в наручниках и отправился не к своей служебной машине, а в камеру следственного изолятора. Однако человеческое сознание избирательно и при желании может оправдать любые преступления. Поэтому о подобном финале своих действий до разговора с Чернышовым Георгий Яковлевич Варенников совершенно не думал.