Яд-шоколад

Этот вопрос с места задала студентка в белой майке с логотипом Apple, сидящая чуть ли не под самым потолком на заднем ряду над головами других, но обладавшая чрезвычайно громким противно настырным голосом.

Она указывал на бледный экран, где в лучах закатного солнца возник новый слайд: мощная обнаженная фигура, потрясающая собственной головой, которую этот ходячий труп держал за волосы. Голова что-то беззвучно орала, широко распялив свой рот. На переднем плане рисунка корчились раненые, а две фигуры в левом нижнем углу все это созерцали с ужасом. Одна из фигур — высокая, в лавровом венке.

— Вот как раз пример этой самой поэтической переклички. Это иллюстрация Гюстава Доре к «Божественной комедии». Вы видите, как сам Данте и Вергилий — вожатый поэта — встречают знаменитого трубадура Бертрана де Борна, упомянутого в «Жизнеописаниях», в аду. И тот несет отсеченную от тела собственную голову. — Мальвина Масляненко нажала кнопку на пульте и наконец-то опустила жалюзи на окна аудитории.

На мгновение стало темно, затем вспыхнул боковой свет. Экран на стене стал ярким, четким. Все узрели старинную гравюру.

— Трубадура казнили? За что? За его стихи? — спросила блондинка — студентка с первого ряда.

— Апрельский сквозняк, блеск утр и свет вечеров, и громкий свист соловьев… И расцветающий злак, придавший ковру поляны праздничную пестроту… И радости верный знак, и даже Пасха в цвету гнев не смягчают моей дамы — как прежде… Разрыв глубок, но я подожду…

Мальвина Масляненко обвела глазами полную аудиторию. Какое же счастье, когда они слушают ее!

— Я подожду, — повторила она строчки стихов. — За такие стихи разве можно казнить?

— Но Данте ведь поместил его в ад, — возразил кто-то из прохода.

— Ибо я даму нашел без изъяна и на других не гляжу. Так одичал от любви — из капкана выхода не нахожу! Взор ее трепетный — мой властелин на королевском пиру, зубы — подобие маленьких льдин блещут в смеющемся рту, стан виден гибкий сквозь ткань пелерин, кои всегда ей к лицу. Кожа ланит и свежа и румяна — дух мой томится в плену. Я откажусь от богатств Хорасана — дали ее б мне одну!

— Он же так многим писал, вы сами говорили, он был страшный бабник этот рыцарь!

— Да, бабник, забияка, хулиган и поэт, — Мальвина звонко ответила студенту с задних рядов.

— Значит, его казнили за распутство?

— Всю жизнь я только то и знал, что дрался, бился, фехтовал. Везде, куда ни брошу взгляд — луг смят, двор выжжен, срублен сад. Пуатевинца жирный зад узнает этой шпаги жало! И будет остр на вкус салат, коль в мозги покрошить забрало!

Мальвина подняла руку с лазерной указкой, и алое пятнышко заскользило по обнаженной фигуре Бертрана де Борна, рыцаря и трубадура, размахивавшего собственной отрубленной башкой в аду.

В каком там круге ада? Не сбиться бы со счета…

— Бертран де Борн был знатный рыцарь и владетель замка, беспрестанно воевал со своими соседями, графом Перигорским и виконтом Лиможским, и братом своим родным Константином и с королем Ричардом Львиное Сердце. Еще в ту пору, когда тот был молод. Был он доблестный воин и храбр в битве и куртуазный поклонник дам и трубадур отличный, сладкоречивый, равно умевший рассуждать о добре и зле. Когда б ни пожелал, всегда он умел заставить короля и сыновей его поступать по своей указке. А желал он лишь одного — чтобы все они друг с другом воевали. Желал, чтобы все время воевали между собой король французский и король английский. Когда же они уставали… и насыщались кровью, и заключали мир, Бертран стихами своими старался обоим внушить, что себя они этим миром опозорили, пойдя на уступки, и мир разрушал. От войны и крови получал он великие блага, но и бед претерпевал немало. — Мальвина Масляненко остановила алое пятнышко лазерной указки точнехонько в отверстом рту отрубленной головы трубадура. — Вы видите, уже в то время автор «Жизнеописаний» вполне критически относился к личности нашего поэта-рыцаря. Но это не мешало ему Бертраном восхищаться безмерно.

— Так за что все-таки он попал в ад блуждать там с собственной отрубленной головой? — спросила тоненьким жалобным голоском студентка откуда-то сбоку — Мальвина Масляненко ее даже не разглядела. — Вы, госпожа лектор, отчего-то постоянно уходите от прямого ответа на этот вопрос.

— Я ухожу? Да что вы, — Мальвина улыбнулась, освещая лазерным алым пятнышком раскрытый в немом крике рот Бертрана де Борна. — Я просто хочу, чтобы вы сами поняли, за что поэт, слагающий стихи о любви для своей дамы, может очутиться в аду вот в таком ужасном виде.

— Он попал в плен к кому-то из королей — Ричарду Львиное Сердце или его противнику и его казнили? — Голос из прохода у дверей аудитории.

— Или его застукали в постели королевы? Он ее соблазнил своими стихами? Только вот которую из королев? — Голос с верхотуры, с задних рядов.

— Да его просто убили в бою! Отрубили голову и насадили на пику! — голос с первого ряда.

— А может, это был заговор?

— Или к нему подослали наемных убийц?

— Да, его решили прикончить, потому что он всех достал своими стихами!