Яд и Меч

Стоял еще полдень, когда трое всадников в серых плащах проехали по широкому и высокому мосту реки Маринн и оказались на холме, посреди разбросанных полей. Аль’Маринн находился уже в Элейгии, и спустя две недели отряд должен будет прибыть в Элегиар. Свежий ласковый ветер играл с краями накидок, а выбившиеся из косичек и теперь подлетающие пряди Фийи постоянно заправлялись за ухо тоненькими пальчиками айорки.

Под мостом был раскинут речной порт, конечно, не такой, как в Луциосе, но все-таки весьма большой.

— Остановимся здесь на пару дней, — сказал своим спутникам, а именно Вицеллию, Юлиан.

— Только на ночевку, не больше. У нас мало времени.

— Подождут.

Юлиан холодно взглянул на учителя, отношения с которым портились тем стремительнее, чем дальше отряд отъезжал от родного Ноэля. В последнее время Вицеллий вел себя невыносимо чванливо и был категоричен в высказываниях. И хотя граф понимал, что перед ним тот же старик, что учил его искусству ядов тридцать лет, желание заводить разговор с веномансером становилось все слабее. Но все-таки, отыскав в себе терпение, Юлиан обратился к учителю.

— Это же Ваш родной город, Вицеллий. Неужели вы не хотите навестить места, где родились и выросли?

— И что? Тогда остаемся здесь, пока мой вклад не станет вековым? — прозвучал резкий ответ.

— Ладно Вам… Аль’Маринн — жемчужина Элейгии, здесь нужно провести некоторое время.

— Жемчужина, в то время, как Элегиар — это золотая корона со множеством драгоценных камней.

Вицеллий Гор’Ахаг натянул поводья и сердито нахмурился.

— Забудь про Аль’Маринн, здесь лишь плантаторы да торговцы!

— Останемся на две ночи. Тут же и поедим.

С этими словами, не желая слушать колкостей от учителя, Юлиан направил Тарантона по широкой укатанной дороге к воротам. Аль’Маринн расположился на горбатом холме, оброс высокими стенами, за которыми следили даже в мирное время, не полагаясь на дружбу меж королями. В небо устремлялись острые шпили белых, как снежные шапки гор, круглых башен ворот. Уже внутри города граф Лилле Адан отметил про себя, что старик-веномансер был прав. Аль’Маринн напоминал Лорнейские врата: и ухоженными, но низкорослыми домами, и застройкой города вокруг громадного рынка, раскинувшегося на добрые полторы мили.

Чуть позже удивленный Юлиан узнал, что тут же, на невольничьем базаре можно снять комнатушку и сразу поесть. Вместе с Фийей и Вицеллием граф прошел от трактира «Клинок хризомы», где они заночевали, к укрытым разноцветными льняниками рынку. Аль’Маринн лежал на берегу устья реки Маринн, впадающей в Черную Найгу. И народ здесь сновал разношерстный: от северных купцов в кафтанах до пестрых обитателей Дальнего Юга, щеголяющих в расписных халатах.

— Тео, это не город, а настоящий рынок, огромный, — шептала Фийя, теряясь взглядом в дощатых прилавках, где были разложены гагатовые украшения.

— Аль’Маринн отстроен на большой торговой артерии, Фийя. Он тебе не напоминает Лорнейские врата?

— Да, похож. Там тоже внутри города базар… Но люди одеваются не так, тут какие-то все одежды — темные. Хотя нет, не все, — айорка мазнула любопытным взглядом по кичливо-яркому купцу, вероятно из Сатрий-Арая, с десятком продетых в ноздри колец.

— Речь не о жителях. Учитель, — Юлиан, увильнув от торопливого человека, толкающегося локтями, обратился к Вицеллию. — В Элегиаре рабский рынок тоже в стенах города?

— Нет, — ответил старик. — В 12 веке, во время эпохи Крови, Элегиар спалили дотла вместе с дворцом. Когда отстраивали заново, то невольничий рынок расположили подальше от мастерового района.

Под весенним солнцем Вицеллий скинул капюшон и, распихивая всех острыми локтями, повел отряд наискось, в другой угол рынка. Через шатры с северными мехами киабу, соболя, куницы, сквозь стройные рядочки с фруктами, овощами, зеленью, между кокетливыми магазинчиками с украшениями, мимо складов с лесом. В узких проходах толкались, шумели и ругались, а Вицеллий, по-свойски, отвечал на грубые окрики бранными южными словами и продавливал толпу. За ним, подобно высокой сосне в чистом поле, следовал Юлиан и держал Фийю за ладошку, чтобы та, не знавшая языка расиндов, не потерялась.

Наконец, впереди показались возвышения с досочным настилом. На помостах живо торговали рабами. Юлиан поглядел вправо, где жирный работорговец крепко сдавил юные и налитые соком груди белокожей рабыни, демонстрируя их упругость. Девица стояла, ни живая, ни мертвая, и смотрела на все испуганной ланью, пока ее, как товар, важно ощупывали похотливым взглядом покупатели. Юлиан задержал взор на гладком и нежном животе, на покатых плечах, длинных и стройных ногах, а затем прислушался к ценнику и усмехнулся. Торговец хотел два золотых сетта.

Помост с рабынями для утех исчез за алым шатром другого рабовладельца. Хозяин стоял тут же, рядом с охраной, и ласковыми жестами приглашал войти всех богатых с виду господ. Внутри, в удушливом сумраке, сидели друг на дружке юные и не очень невольницы, скрывающие наготу за расписными покрывалами.