Яблоня

Он отошел к столу, сел на скамейку так, чтобы не выпускать растения из виду.

— Это из семечка? — обрел наконец голос старик Ложкин.

— Вот именно, — улыбнулся Минц. — Из самого обыкновенного семечка — самая обыкновенная яблоня.

— И яблоки будут? — спросил растерянно Погосян.

— И яблоки.

— А когда?

— Часа через полтора, — сказал Минц. — Этот сорт относится к числу поздних.

Когда через час с рынка вернулась Ксения Удалова, она застала странную картину. Мужчины сидели за столом для домино и глядели, как на могучей раскидистой яблоне, выросшей посреди двора за то время, пока ее не было, наливаются зеленые плоды. Ксения окинула мужчин подозрительным взглядом, полагая, что они напились и потому яблоня мерещится им так сильно, что этот бред оказывает влияние и на нее. Среди мужчин она сразу углядела профессора Минца, но не увидела мужа. Потому спросила:

— Где Корнелий?

— Я тут, — ответил Корнелий.

Он бежал через двор с двумя полными ведрами.

— Я тут, кисочка, — повторил он, выливая воду под яблоню. — Ты хотела что-то спросить?

— Я только хотела сказать, что гулянки не доведут тебя до добра, — сказала Ксения и пошла домой.

А Минц между тем рассказывал:

— Я подумал: если в растениях заложена информация, когда им расти, когда распускать листья и когда плодоносить, то мы, люди, этой информацией можем воспользоваться. При условии, что моя догадка верна.

— Какая догадка? — спросил Ложкин.

— А что, подумал я, — ответил Минц, — если в информации закодированы не приказы, не разрешения, а запреты? Представьте себе ребенка. Он видит кучу шоколадных конфет, которые выложили на стол, потому что родители ждут к чаю любимую тетю. Ребенок топает к столу и тянет свою лапку к конфете. Ну ладно, одну ему еще разрешают съесть. А как потянулся за второй, ему сразу — шлеп по ручке! Остановись. Конфеты плохо влияют на здоровье и вызывают диатез. Может, в самом деле родители в тот момент думают не о диатезе, а о том, что тетя останется без конфет. Не важно. Родители выполняют свою биологическую функцию — запрещать излишества. Подумайте, смысл воспитания на девяносто процентов в запретах. Не будь их, человечество давно бы вымерло от обжорства или простуды. У растения нет таких родителей, которые бы велели ему не плодоносить или сбросить листья, потому что их все равно погубит мороз. Некому их учить жизни, кроме собственных клеток, кроме тех внутренних воспитателей, которые заложила в них природа. Вам понятен ход моих мыслей?

Все согласились, что понимают. Поглядели на яблоню. Яблоки начали желтеть, и некоторые даже покраснели по бокам.

— Итак, представил я… Слушайте внимательно. Итак, представил я, генетический код, который регулирует жизнь любого растения, играет роль неутомимого и строгого родителя. Растение хочет вырасти быстро. Но родитель говорит: и думать не смей. Откуда ты возьмешь столько воды и питательных веществ, чтобы в два часа вымахать до самого неба? Ты погибнешь от жажды и голода. Терпи, расти год за годом, не торопись, жизнь имеет свои прелести. Любуйся, упрощенно говоря, закатами и восходами. Растение хочет любви и плодоношения, а родитель ему говорит: погоди. Все вокруг ждут осени, чтобы принести плоды. Не высовывайся, поджимай корешки и погружайся в спячку.

Тут Минц насупился, видно, пожалел растение. Насупились и его слушатели.

— Да, судьба, — сказал Удалов и почему-то посмотрел с опаской на собственные окна.

Из окна выглянула сердитая Ксения, поглядела на яблоню. Яблоня ей не нравилась. Яблоне быть на дворе не положено. И не положено яблоням в мае сгибаться под тяжестью зрелых плодов. Ксения погрозила Удалову пальцем, и тот быстро отвернулся.

— Может, все это и хорошо для диких растений, которые живут без помощи человека и с ним, можно сказать, не общаются. Совсем иначе обстоит дело с домашними растениями. Им-то чего слушаться своего родителя? Им надо служить нам беспрекословно. И тогда я взял отросток кактуса, который растет у меня на окне. Видели?

— Видели, — сказал Ложкин. — Только я латинское название забыл.

— Не важно, — сказал Минц. — Не в названии дело.

И все строго поглядели на Ложкина, потому что и в самом деле латинское название ничего не меняло.

— Обработал я его химическим путем. Сделал срез. Нейтрализовал фактор запрета, скажем, снял с растения инстинкт самосохранения. И что же?

Все молчали. Не смели прерывать.

— Я угадал, — сказал Минц скромно. — Через час на моем новом кактусе распустился цветок. Правда, он цвел недолго…

Минц указал пальцем на яблоню, на землю вокруг нее, еще засыпанную лепестками.

— Вот и все, — сказал Минц. — Дальнейшее ясно.

Он поднялся с места и сделал шаг к яблоне. Протянул руку к ближайшему яблоку. Дернул. Яблоко послушно отвалилось от черенка и осталось на ладони ученого. Минц обернулся, чтобы отдать яблоко Удалову, но в этот момент другое яблоко, сорвавшись с вершины дерева, ударило Минца по лысине. Он резко отскочил в сторону. Но еще два или три яблока успели его задеть. Красные сочные яблоки раскатывались по земле, по двору, и это было удивительное осеннее зрелище. Минц сказал: