Яблоко от яблони

Вчера прощались с Давидом Исааковичем Карасиком, режиссером, педагогом, основателем телевизионного театра. Когда он поступал в институт, абитуриентам дали задание на подлинность существования в предлагаемых обстоятельствах: – Внимание, все гуляем по лесу!

Барышни принялись собирать грибы-ягоды, молодые люди забирались на воображаемые деревья и смотрели в воображаемые дали с воображаемых верхушек. Вдруг преподаватель закричал:

– Волк!

Барышни завизжали, молодые люди попрятались, кто-то стал зарываться в землю, а субтильный в очках Давид Исаакович швырнул в преподавателя табуреткой, прицельно – чуть правее головы. Потом его спросили:

– Зачем вы так… отреагировали?

– Видите ли, – поправляя очки на носу, сказал Давид Исаакович, – в окружении под Смоленском на меня шло четыре немецких танка… а тут волк – неужели я испугаюсь и побегу?

Он был ранен, рассказывал, как упал в траву и долго с удивлением смотрел на муравья, ползущего по стебельку, как в ту минуту его внимание приковала жизнь – такая хрупкая, такая прекрасная.

Его фразу: «Ребята, вся система Станиславского сводится к трем словам: „Наиграй и оправдай“» – теперь повторяю студентам в Академии2.

Раз бутылка, два бутылка, три бутылка.

После «Молоха», который съел всю зарплату за четыре месяца, я ездил ставить дипломный спектакль, в поезде подхватил чесотку. Репетиции чередовались с беготней по больницам. Денег не заплатили – сунули предновогоднюю подачку на неделю жизни по возвращении домой.

Пришлось занимать на лечение, работы не было.

Раз бутылка, два бутылка… январь.

Раз бутылка, два бутылка – февраль.

Каждая бутылка от пива – пачка «Беломора». А на полкило пельменей нужно собрать двадцать бутылок. Я навсегда наелся пельменей.

В январе Богин привел меня к Герману.

В начале марта я снял первую пробу – шаламовскую.

В середине апреля вторую – по Стругацким.

Слишком быстро снял и слишком поспешно сдал.

– Ты уверен, что снял, как хотел?

Смертельный вопрос. Еще три года я буду стараться его осмыслить.

Были поставлены условия, сроки, в этих рамках я и действовал. Но, взбегая на последний этаж к Германам, я даже не задумался, мне в голову не пришло, что можно и нужно было по-другому.

Не уняв дыхания, нажал кнопку звонка. В руке кассета с только что снятой пробой – решающей. Мы неделю репетировали с артистами из Малого драматического: Сергеем К. и другим Сергеем К. Ранним утром вошли в выгородку с необходимым реквизитом, оператор Андрей Вакорин уже поставил свет, спешили. Ровно в 16.00 я сказал «стоп».

– Ты уверен, что снял, как хотел? – спросила на пороге Светлана Кармалита.

Я опешил:

– Что успел, то успел. Герман же понимает, что есть условия…

Дверь захлопнулась.

Открылась она для меня как для режиссера только через три года. Ненадолго, на одну встречу, после которой я медленно спускался по лестнице с чувством ненужной поздней победы.

Сдав пробу по Стругацким, изнывал от тоски, ожидая решения.

Раз бутылка, два бутылка – уже тошнило от пельменей.

Раз бутылка, два бутылка – подорожал «Беломор», – но от курева тоже тошнило.

Раз бутылка, два бутылка – через месяц раздался звонок:

– Алло, ты снял плохую пробу, артисты кривляются, особенно Сергей К. Впрочем, другой Сергей К. – не лучше. У тебя человек, неделю, может быть, не жравший, держит курицу в руках и разборчиво говорит текст, – да он жрать ее должен безостановочно, и слов не разобрать, да и не важны они – добивайся, чтобы я верил в его голод! Одним словом, чтó тебе было важно – я не понял. Но Светлана сказала – ты сын моего товарища Жени Злобина, это так?

– Да.

– Я приглашаю тебя на картину ассистентом по площадке. Решай.

Я решил.

Тем более что в этот день мне не удалось собрать достаточного количества бутылок.

Седой и красивый продюсер Виктор Михайлович Извеков назначил громадную ставку на испытательный срок – восемь моих зарплат в театре:

– Вот, молодой человек, для начала 200 долларов, потом посмотрим.