Яблоко Монте-Кристо

В указанное время я очутился возле стальной двери, украшенной декоративной накладкой из красного дерева. Вяземские жили на последнем, пятом, этаже старого московского дома. Наверное, раньше, в советские годы, тут были сплошняком коммунальные квартиры, но сейчас на каждой лестничной клетке была одна шикарная дверь, а ступеньки застланы красной ковровой дорожкой.

Консьержки в подъезде не нашлось, письменный стол и стул возле почтовых ящиков оказались пусты. Впрочем, Зоя, когда мы с ней разрабатывали во время телефонного разговора план, предупредила меня:

– Охраны не будет, войдете в парадное беспрепятственно.

Я не стал удивляться и уточнять, куда же подеваются секьюрити, мне хватило заявления о свободном входе. И вот я уже маюсь у стены.

Послышался тихий скрип, высунулась Зоя.

– Не опоздали! – шепотом констатировала она.

– Ясное дело, нет, – так же тихо отозвался я.

– Входите.

– Да, да.

– Извините, я в халате.

– Конечно, вы же дома, – закивал я.

– Тсс, – прижала палец к губам Зоя, – сюда, налево, теперь прямо.

Через пару секунд меня втолкнули в просторное помещение, тесно заставленное мебелью, в комнате царил полумрак, люстра не горела, лишь на круглом обеденном столе мерцала лампа под абажуром нежно-розового цвета, она отбрасывала круг света на чайник, чашки и серебряную сахарницу. В углу у окна стоял незажженный торшер.

– Вон туда, – ткнула пальцем Зоя в сторону огромного дубового гардероба. – Держите бейсболку. Текст помните?

– Да, – ответил я.

– Главное, упирайте на необходимость вести полноценную жизнь.

– Хорошо.

– Выйти замуж, родить ребенка.

– Ладно.

– Пусть прекратит каждый день ездить на кладбище.

– Понял.

– Незачем рыдать с утра до ночи.

– Ясно.

– Мама, – послышалось из коридора, – я халат забыла, сделай одолжение, принеси, он в спальне на кровати лежит.

– Ну, чего замерли? – прошипела Зоя. – Ляля сейчас выйдет, живо полезайте! Иду, дорогая, не стой голая, посиди пока в ванной.

Последняя фраза явно относилась не ко мне, я глубоко вздохнул и нырнул в нутро пахнущего лавандой шкафа, предусмотрительно не закрыв до конца дубовую дверцу.

В узкую щель было хорошо видно стол.

– Может, выпить черного чая? – устало спросила Ляля, усаживаясь на стул.

– Нет-нет, – возразил голос Зои, – у тебя будет бессонница.

– Все равно до утра не сомкну глаз, – парировала Ляля и распахнула халат.

– Немедленно прикройся, – резко велела свекровь.

– Почему? – удивилась Ляля. – Мне жарко! Сниму-ка я вообще эту махру, посижу в трусиках.

– Нет!!! – почти заорала Зоя.

– Чего ты так разволновалась?

– Еще простудишься!

– У нас тепло.

– Запахнись. Неприлично обнажаться в гостиной.

Ляля засмеялась:

– Да мы с тобой друг друга никогда не стеснялись, что сегодня-то произошло?

– Ну, – замялась Зоя, – мы не одни!

– А кто еще здесь? – подскочила невестка и моментально прикрыла обнаженную грудь не слишком безупречной формы.

Зоя, поняв, что сморозила глупость, начала выкручиваться.

– Ну… э… Игорь… мне кажется, он тут… присутствует… да… именно так.

Ляля грустно усмехнулась:

– Ну, мне нечего смущаться мужа.

– Он рядом, – торжественно возвестила Зоя. – Игорек, думаю, не ошибаюсь, ты ведь в шкафу? Отвечай!

– Мама, – укоризненно покачала головой Ляля, – похоже, ты решила надо мной…

Тут я сообразил, что пора начинать спектакль, и, распахнув дверцу, прогудел низким шепотом:

– Здравствуйте.

– Ой, – взвизгнула Ляля, – это кто?

– Я, Игорь.

– Кто?

– Я.

– Ты?

– Да.

– Где?

– Тут, – я старался изо всех сил придать сцене правдивость, – выхожу наружу, чтобы сказать…

– В шкафу? – обморочным голосом прервала меня Ляля. – В шкафу??? Но там тебя не может быть!

В голосе вдовы зазвучало невероятное удивление, потом она вдруг взвизгнула:

– Мама! Смотри, он тут!

– Где? – свистящим шепотом поинтересовалась Зоя.

К сожалению, я не видел матери Игоря, лишь слышал ее голос, в котором плескался самый настоящий ужас. Я очень удивился и подумал, что Зоя не зря увлекается театром, в даме явно зарыт талант гениальной актрисы. Ведь она отлично знала, что в шкафу сижу абсолютно материальный, вполне живой я, и сумела изобразить откровенный страх. Не всякая лицедейка способна тоном передать переживания, чаще всего актрисы корчат гримасы, закатывают глаза, заламывают руки… У меня сложилось полное ощущение, что в реальной жизни, не на сцене, а, так сказать, в быту, кривляки ни разу не испытывали сильных чувств, никаких, ни любви, ни ревности, ни горя, ни отчаяния, вот поэтому-то и рвут картинно волосы, полагая, что именно так следует поступать в стрессовой ситуации. Но на самом деле ужас сковывает человека по рукам и ногам, на драматические жесты и патетические высказывания сил у вас не хватит. Из всех средств общения с себе подобными останется лишь голос, который изменится до неузнаваемости, и Зоя сейчас великолепно поняла это, право слово, в ней пропала Сара Бернар.

– Игорь… – протянула мать.