«Я» значит «Ястреб»

Блокнот, в котором он пишет, серого цвета. Он приклеил на обложку фотографию одного из своих ужей и над ней чернилами написал «и т. д.» Этот уж оказался вполне к месту, потому что перед Уайтом дневник, в который он записывает свои сны, хотя и не только сны: там есть еще отрывки из его сочинений, планы уроков, штриховые рисунки сфинксов, стоящих на задних лапах драконов с выпущенными когтями и кое-какие попытки самоанализа:

«1. Чтобы тебя любили, нужно доминировать.

2. Не могу доминировать.

3. Почему я не смог доминировать? (Неправильно относился к тому, что делал?)»

Но больше всего в блокноте описаний снов. В них появляются женщины с пенисами, коробки с девственными плевами, похожими на обрезки ногтей, разъяренные египетские кобры, почему-то оказавшиеся неопасными. Сны про то, как он забыл ружье, но не может одолжить у приятеля другое, потому что тот отдал свое ружье жене; про то, как он, разведчик в стане гитлеровцев, прячется в какой-то дыре, из которой торчит лишь его сигарета; про то, что нужно спрятать дробовик в багажнике маминой машины, чтобы избежать удара молнии. И сон, в котором психоаналитик поздравляет его с такими хорошими снами.

«Фамилия его Беннет, инициалы И.Э., – писал Уайт Леонарду Поттсу, своему старому кембриджскому преподавателю, по-отечески к нему относившемуся. – Человек он, без сомнения, выдающийся, потому что излечить такого, как я, – случай редкий, чтобы не сказать уникальный». Далее, подразумевая свое будущее состояние, Уайт с уверенностью выдает желаемое за действительное: «У меня был друг садист-гомосексуалист. Теперь же он живет в счастливом браке и имеет детей». В последний год Уайт бредил психоанализом: он был уверен, что Беннет вылечит его от всего, – от гомосексуальности, от ощущения несчастья, от чувства, что все кругом лживо, от садизма. От всего. От смятения и страха. И дела шли прекрасно. Он был почти уверен, что влюблен в барменшу. «Я так счастлив, что прыгаю по улицам, как трясогузка», – сообщает он Поттсу с гордостью, в которой, словно птичка в ладони, спрятана жуткая боязнь неудачи.

Мальчики относились к нему с почти священным трепетом. Когда мистер Уайт шел по коридору в серых фланелевых брюках, свитере с высоким воротом и в мантии, он немного напоминал Байрона – высокий, с полными губами, бледно-голубыми глазами и непослушными темными волосами. Рыжие усы он аккуратно подстригал. Уайт делал все, что положено: управлял аэропланом, стрелял, ловил лосося, охотился. И даже еще лучше – он делал все, что не положено: держал у себя в комнате ужей, в дни соревнований въезжал на коне на школьную лестницу, а самое главное – публиковал пикантные романы под псевдонимом Джеймс Астон. Когда об этом узнал директор, он был в ярости: мистеру Уайту пришлось написать объяснительную, в которой он обещал больше никогда не издавать такую гадость, рассказывали ребята, в радостном возбуждении передавая друг другу экземпляры романов. Поразительная, беззаботная, саркастическая личность! Но ужасно строгий учитель. Он никогда не бил мальчиков, однако они очень боялись его презрения. Он требовал эмоциональной открытости. Если с ним не были откровенны, он унижал учеников, язвительно отзываясь об их недавно обретенной броне притворства. И делал это с наслаждением, граничащим с жестокостью. Но все равно было в мистере Уайте что-то такое, что в определенной степени превращало его в их союзника, в критических ситуациях мальчики доверяли ему свои секреты и боготворили за непокорность и обаяние. Они понимали, что он не совсем такой, как другие учителя в Стоу. «Вы слышали, как он въехал на своем «бентли» в дом фермера и чуть не разбился насмерть?» – шепотом спрашивали они друг друга. И весело рассказывали о том знаменитом утре, когда мистер Уайт явился в класс с опозданием и, явно мучась похмельем, велел ученикам написать эссе о коварном демоне пьянства и, положив ноги на стол, тут же уснул.