— Какая это еще другая ситуация? Ишь ты какой! При одной ситуации хочешь стирать, а при другой не хочешь? А я, по-твоему, при всех ситуациях должен стирать? — Схватил я его и держу.
— Стирай, — говорю, — свою шапку!
А он вырывается и орет:
— Не буду! Не буду!
Тогда я его отпустил и говорю:
— Это просто нечестно. Не по-товарищески.
А он надевает свою нестираную шапку и уходит. И на прощание говорит:
— Ты был мой лучший друг. Мне с тобой не хотелось бы ссориться. Но раз так, — я ухожу. До свидания, Петя!
И он уходит. И даже хлопает дверью.
А я остаюсь сидеть. В своей мокрой шапке.
Ну, разве это товарищ? Какой же это товарищ! Нет, это не по-товарищески.
Я думал, играть на трубе — пустяк. Дуешь себе, а она играет. Но оказалось, это совсем не так.
Однажды горнист на пляж ушел, а мы с Вовкой его трубу взяли. Поиграем, думаем, две-три песни, а потом трубу на место положим.
Вовка спрашивает:
— Ну, что сыграть?
— Сыграй, — говорю, — про веселый ветер.
— Пожалуйста, — говорит, — у меня слух хороший.
Вовка подмял трубу кверху и стал что есть мочи дуть. Но звука не получилось.
— Наверное, — говорю, — ты слабо дуешь.
— Да нет, — говорит, — я во всю силу дую. — Стал так дуть, что я думал, он лопнет. У него даже уши красные стали.
— А ну, дай-ка мне, — говорю.
Я тоже дул, дул, — никакого звука!
— Ты прав, не дудит труба.
— Может, мы не так дуем?
— А как же еще надо дуть?
— Ну, как-нибудь по-другому.
Попробовали мы еще по разу. Все зря. Не дудит труба.
Тут как раз приходит Миша Зябликов. Дали ему подудеть. Может, он сможет.
Миша дунул — тоже ни звука.
Потом еще появились ребята. Они тоже по очереди в трубу дули. А звука все не было.
Потом вдруг Коля дунул — звук вырвался. Слабый звук, но все же. Мы загалдели.
— Пусть объяснит, — кричим, — как это вышло!
А он сам не знает.
— Я, — говорит, — все дул, дул, и вдруг — бац! — загудело!
Сколько он после ни дул — все впустую.
Пришлось положить трубу на место. Испорченная труба — дело ясное.
А вечером вдруг слышим звуки. Переливаются над лагерем, звенят. Это наш горнист Лева играл на трубе.
Просто чудо!..
Когда-то была у Алеши двойка. По пению. А так больше не было двоек. Тройки были. Почти что все тройки были. Одна четверка была когда-то очень давно. А пятерок и вовсе не было. Ни одной пятерки в жизни не было у человека. Ну, не было так не было, ну что поделаешь! Бывает. Жил Алеша без пятерок. Рос. Из класса в класс переходил. Получал свои положенные тройки. Показывал всем четверку и говорил:
— Вот, давно было.
И вдруг — пятерка! И главное, за что? За пение. Он получил эту пятерку совершенно случайно. Что-то такое удачно спел — и ему поставили пятерку. И даже еще устно похвалили. Сказали: «Молодец, Алеша!» Короче говоря, это было приятным событием, которое омрачалось одним обстоятельством: он никому не мог показывать эту пятерку. Поскольку ее вписали в журнал, а журнал, понятно, на руки ученикам, как правило, не выдается. А дневник свой он дома забыл. Раз так — значит, Алеша не имеет возможности показывать всем свою пятерку. И поэтому вся радость омрачалась. А ему, понятно, хотелось всем показывать, тем более что явление это в его жизни, как вы поняли, редкое. Ему могут попросту не поверить без фактических данных. Если пятерка была бы в тетрадке, к примеру, за решенную дома задачу или же за диктант, тогда проще простого. То есть ходи с этой тетрадкой и всем показывай. Пока листы не начнут выскакивать.
На уроке арифметики у него созрел план: украсть журнал! Он украдет журнал, а утром его принесет обратно. За это время он может с этим журналом обойти всех знакомых и незнакомых. Короче говоря, он улучил момент и украл журнал на переменке. Он сунул журнал себе в сумку и сидит как ни в чем не бывало. Только сердце у него отчаянно стучит, что совершенно естественно, поскольку он совершил кражу. Когда учитель вернулся, он так удивился, что журнала нет на месте, что даже ничего не сказал, а стал вдруг какой-то задумчивый. Похоже было, что он сомневался — был журнал на столе или не был, с журналом он приходил или без. Он так и не спросил про журнал; мысль о том, что кто-то из учеников украл его, не пришла ему даже в голову. В его педагогической практике такого случая не было. И он, не дожидаясь звонка, тихо вышел, и видно было, что он здорово расстроен своей забывчивостью.
А Алеша схватил свою сумку и помчался домой. В трамвае он вынул журнал из сумки, нашел там свою пятерку и долго глядел на нее. А когда он уже шел по улице, он вспомнил вдруг, что забыл журнал в трамвае. Когда он это вспомнил, то он прямо чуть не свалился от страха. Он даже сказал «ой!» или что-то в этом роде. Первая мысль, какая пришла ему в голову, — это бежать за трамваем. Но он быстро понял (он был все-таки сообразительный), что бежать за трамваем нет смысла, раз он уже уехал. Потом много других мыслей пришло ему в голову. Но это были все такие незначительные мысли, что о них и говорить не стоит.