Я закрыл КПСС

— Конечно, — ответил я, — я и в комсомоле-то вашем не состою, а вы меня в комитет избрали.

— Как не состоишь?!

— Я же говорил, что у меня самоотвод, а меня слушать не стали.

В общем, скандал мог выйти грандиозный, но, спасая учителей и, не скрою, собственное благополучие, я согласился вступить в комсомол. Самое яркое впечатление — вызовы с уроков, когда какой-нибудь пятиклашка всовывал голову в класс и звонко кричал: «Савостьянов — к директору!» Я шел к директору Тепловой, мы садились в черную «Волгу» (престижный в СССР автомобиль), которую она вызывала как член Московского горкома партии, и ехали на заседания каких-нибудь идиотских комсомольских комиссий.

Концовка была болезненной. Войдя в класс на выпускной экзамен по «Истории и обществоведению», увидел радостно улыбавшуюся Теплову. «Ну, Савостьянов, теперь мы с тобой посчитаемся», — пообещала она. Гоняли меня она и два преподавателя по очереди больше двух часов. Но «пятерку» я все же получил.

Память о моем пребывании в школьных стенах осталась едва ли не навсегда, вполне материальная. Как-то, выгнанные с уроков за потасовку, мы с одноклассником Ромкой Ионовым в школьном коридоре остановились перед пушкой калибра 76 миллиметров, установленной на втором этаже — в память о погибших курсантах артиллерийского училища, которое до Великой Отечественной войны находилось в этом здании. «Доедет ли это колесо?…», видимо, относится к числу фундаментальных проблем, беспокоящих русского человека. В общем, два дюжих недоросля подняли лафет пушки и аккуратно покатили ее вдоль коридора. Разогнались и удержать массивное орудие не смогли. Лафет прободал стену, учителя и ученики выскочили на грохот из кабинетов и классов… Родителей, понятно, вызвали в школу, стребовали деньги на ремонт, а нам дали ножовку и велели отпилить лафет, дабы такие же олухи не повторили наших деяний. Кто попадет в школу на Пречистенке, дом 8, посмотрите: там и сейчас стоит пушка с кургузым лафетом.

Будучи гуманитарием по наклонностям, я запретил себе поступать в гуманитарный вуз, дабы не заниматься осознанной интеллектуальной проституцией: в гуманитарных науках всецело правила бал генеральная линия компартии и занимать иную позицию было попросту невозможно. Посему сосредоточился на физике, мечтая заняться астрофизикой. Но сосредоточился, видимо, плохо, потому что на вступительных экзаменах в МГУ недобрал полбалла и отправился зализывать моральные раны в Московский горный институт (МГИ).

Вот так неизвестные мне силы приняли за меня решение: вместо ad astra получилось de profundis[4].

Много лет спустя, глядя на величественное здание Московского университета, я размышлял, как сложилась бы моя судьба, если бы не те злополучные полбалла. Поначалу был уверен, что все сложилось бы совершенно иначе, но с годами пришел к мысли, что волны жизни вынесли бы на тот же берег. Так же мотался бы по командировкам, так же примкнул бы к демократическому движению и т. д. Похоже, О. Генри прав: «Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу». Так ручеек извилистый крутится, как может, и предугадать направление его движения вроде бы нельзя. Но если уж суждено ему было родиться в бассейне Волги, кончится все в Каспийском море…

Мой адрес — Советский Союз

В 70-е годы нарастало давление властей после краткого периода, названного «оттепелью» — по повести Ильи Эренбурга. Испуганные событиями в Чехословакии, Брежнев и другие руководители КПСС приняли решение свернуть альтернативные кондовому социализму искания и начали снова закручивать гайки в международной политике, экономике, культуре. Всюду — плакаты о наших достижениях, по радио и телевидению — репортажи об успехах. Но реальная жизнь показывала другое. Особенно — молодому человеку, восприимчивому в силу возраста. Начиная с выездов «на картошку» в подшефный совхоз[5], где общаться приходилось со всеми слоями деревенского населения.

Примерно на третьем курсе по моей судьбе прошелестела почти неслышно загадочная и всевластная заплечная система советской власти — Комитет государственной безопасности, КГБ. Присмотревшись, подошел мой комсомольский начальник Борис Муравлев и как бы невзначай поинтересовался, не желаю ли я связать свою судьбу с КГБ. Я отшатнулся, пробормотав, что, дескать, спасибо, нет. На том разговор и окончился. Ну, уж тут-то судьба прицелилась как нужно, и 20 лет спустя в указанную организацию я все же попал. Ни много ни мало заместителем руководителя. До этого мы еще дойдем.