Я выжгу в себе месть

Василика в полубреду добралась до знакомых ворот. Если бы не Всполох, она бы их не различила и приняла за камень. Огненный дух заставил ее доползти до спальни и рухнуть прямиком в постель. Ее душа закружилась и полетела далеко-далеко, позабыв земные печали. Пожалуй, это был самый крепкий и глубокий сон за последние три седмицы. Василика не просыпалась от кошмаров, не вскакивала посреди ночи с мыслью, что не закончила проклятое шитье, не сдирала костяную маску с чарующего незнакомца – она летала дико и свободно среди звездной тишины. Нарушали последнюю только слова:

«Родина ведьмы – Лес, семья ее – духи, кровь ее – зелень».

Сказанное накладывалось печатью на душу, и внутри как будто пробивались древесные корни со скрипом и плачем. Василика смотрела на это словно со стороны, холодно, отчужденно и не чувствуя боли. Впервые за долгое время ее не терзали ни сомнения, ни страхи, ни тоска по купеческому дому.

Так умирало человеческое и рождалось иное – ведьминское.

* * *

– Не рано ли ты ее отправила к алатырь-камню? – встревоженно спросил Домовой.

– Нет у нас времени, – нахмурилась Ягиня. – Если каждую девку по несколько лет обхаживать, то не успеется ничего.

– Других обхаживала, – отозвался дух.

– То были другие, – фыркнула ведьма. – Другие времена, другие девки, да и я помоложе была.

Карты говорили: времени непростительно мало, нужно было обучить Василику как можно скорее. Понятное дело, что рассказать все Ягиня не успеет, и придется девке самой что-то познавать, испытывать на собственной шкуре. Лучше будет, если она пройдет вместе с наставницей через самое трудное, а дальше заскользит, как нож по маслу, уж Ягиня-то знала.

Василика помогала ей и, сама того не ведая, укрепляла свою силу, а теперь, после алатырь-камня, душа ее должна была раскрыться, впустить колдовское и впитать знания. Теперь пришло время ворожбы, злой, лютой, забирающей жизни и дарующей жуткое. Пути назад не было. Духи Нави должны страшиться их, обходить околицами и ни в коем разе не подманивать к себе. И Ягиня постарается от всей души.

Мясные пироги остывали на столе. Когда-то ведьма их любила. Но со временем вкус к яствам потерялся, да и Лес стал казаться каким-то блеклым. Кровь уже не бурлила, не было прежней страсти и жажды жизни. Но старикам оно и ни к чему. Ягине казалось, что она прожила слишком долго, и пора бы и честь знать, но смерть не спешила к ней в гости. Причиной тому была Василика.

Ни одна ведьма не могла бросить свою ученицу, не обучив ее основам своего ремесла. Пусть сердце Костяной билось все медленнее, а душу сильнее терзали скука и тоска по неизведанному, Ягиня никак не могла оставить девку. Василика должна была впитать и силу, и знания хотя бы на треть, а лучше – половину.

Ведьма молила богов о том, чтобы девка осваивалась быстрее. Жить на свете стало почти невыносимо. Опротивела изба, колдовское бремя давило на плечи, а сил становилось меньше и меньше. Знал бы кто, как хочется старой Ягине укутаться в одеяло, крепко заснуть и не проснуться следующим утром, но… О, сколько еще забот!

Ведьма допила пряный сбитень и покачала головой: раньше вкус был насыщенней, а теперь совсем другое. Взглянула на полати, где спала Василика, и улыбнулась помимо воли. Сколько жизни было в девке, сколько силы и ведьминской, и человеческой! Лишь бы прожила свой век не зря, не наделала слишком много глупостей (совсем без них никак нельзя – молодица же!) и оставила по себе какой-то след, будь то серебристая пряжа или ладная ученица.

– Скажи Баннику, – обратилась Ягиня к Всполоху, – пусть растопит баню и поддаст пару. Скоро девка проснется, надо отправить ее в мыльню.

Дух кивнул и укатился за дверь. Нельзя было начинать тяжелые дела с плохого – сперва пусть сила забурлит внутри Василики, загорится смарагдовое пламя в зеницах, и девка окунется с головой в ворожбу, будет слушать и запоминать все сказанное, а руки сами возьмутся за обрядовый нож.

Не успела Ягиня дожевать пирог, как из-за двери появилась знакомая тень. Черные руки тянулись к печи и знаками грозили ведьме. Ей, Костяной, грозили, надо же! Она усмехнулась и, не сказав ни слова, обмакнула кончик вороньего пера в стоявшие рядом чернила и вывела на куске бересты три треугольника. Защитный знак засиял золотом и взвился дымом. За дверью раздалось злобное шипение. Черные руки дернулись, как будто обожглись, и уползли, скрывшись с глаз.

– А ты что вздумал, – процедила Ягиня, – средь бела дня пакостить?! Нет уж, Мрак, не выйдет. Не пришло твое время.

– Что случилось? – На шум прикатился Всполох.

– А, – махнула рукой ведьма. – Дух ночи посреди дня безобразничает.

Черный всадник останавливался в ее избе поздно вечером. Его глаза светились лихим пламенем, черные руки сгребали со стола всю снедь. Мрак всегда ел жадно, а потом вскакивал на верного коня и уносился прочь. Среди всех братьев он один отличался лихим нравом. Однажды чуть не отрубил лапу Домовому за то, что тот косо взглянул на него.