Я – выкидыш Станиславского

Это одна из замечательных сцен фильма. В ней все смешно: и то, чем занимается милое семейство, и то, как оно это делает. Раневская здесь, повторим, минимальный соавтор Шварца-сценариста, но полная хозяйка роли. По сценарию дочки сообщают матери о знаках внимания, и та, зная силу документа, немедленно фиксирует в блокноте каждый факт. Ф.Г. ничего не добавила в текст. Она только повторила в несколько усеченном виде реплики дочерей. На экране сцена выглядела так:

Анна. Запиши, мамочка, принц взглянул в мою сторону три раза…

Мачеха. Взглянул — три раза.

Анна. Улыбнулся один раз…

Мачеха. Улыбнулся — один.

Анна. Вздохнул один, итого — пять.

Марианна. А мне король сказал «Очень рад вас видеть» один раз.

Мачеха. Видеть — один раз.

Марианна. «Ха-ха-ха» — один раз.

Мачеха. «Ха-ха-ха» — один раз.

Марианна. И «Проходите, проходите, здесь дует» — один раз.

Мачеха. Проходите — один раз.

Марианна. Итого три раза.

Свои реплики Раневская произносила меланхолически-деловито, как бы повторяя слова дочерей для себя. Притом она с легкой небрежностью вела запись в блокноте — точно так, как это делают современные официанты. Закончив запись, Мачеха не моргнув глазом подытожила ее тоже не менее «современно»:

— Итак, пять и три — девять знаков внимания со стороны высочайших особ!

Реплика неизменно вызывала смех. Находка Раневской вскрывает немудреный подтекст роли. В пору, когда любая критика чуть «выше управдома» находилась под запретом, подобные намеки находили у зрителя радостное понимание».

Глава десятая НАГРАДЫ И УСПЕХИ

И ты мне все простишь:

И даже то, что я не молодая,

И даже то, что с именем моим,

Как с благостным огнем тлетворный дым,

Слилась навеки клевета глухая.

Анна Ахматова.

«И ты мне все простишь…»

Буквально тотчас же по возвращении из эвакуации в Москву Раневская получила приглашение в Московский театр Революции (позже он станет Театром драмы, ныне же он известен как Московский академический театр им. Вл. Маяковского). Приглашение исходило от Николая Павловича Охлопкова, недавно назначенного главным режиссером театра. Он рассказал Фаине Георгиевне, что хочет поставить спектакль по раннему, ныне почти позабытому рассказу Чехова «Беззащитное существо».

В рассказе этом банковский служащий Кистунов, измученный подагрой, никак не может отделаться от докучливой просительницы «в допотопном салопе, очень похожей сзади на большого навозного жука», жены коллежского асессора Щукина. Глупая женщина намерена получить с частного банка, в котором служит Кистунов, 24 рубля 36 копеек, вычтенные из жалованья ее супруга, служившего по военно-медицинскому ведомству.

Попытки Кистунова разъяснить посетительнице, что банк не имеет к военно-медицинскому ведомству никакого отношения, терпят крах.

«— Ваше превосходительство, заставьте вечно Бога молить, пожалейте меня, сироту, — заплакала Щукина. — Я женщина беззащитная, слабая… Замучилась до смерти… И с жильцами судись, и за мужа хлопочи, и по хозяйству бегай, а тут еще говею и зять без места… Только одна слава, что пью и ем, а сама еле на ногах стою… Всю ночь не спала.

Кистунов почувствовал сердцебиение. Сделав страдальческое лицо и прижав руку к сердцу, он опять начал объяснять Щукиной, но голос его оборвался…

— Нет, извините, я не могу с вами говорить, — сказал он и махнул рукой. — У меня даже голова закружилась. Вы и нам мешаете, и время понапрасну теряете. Уф!..»

Заканчивается дело тем, что Кистунов решает заплатить Щукиной двадцать пять рублей из своего кармана, лишь бы только отделаться от нее. Щукина берет деньги, рассыпается в благодарностях и тут же пристает к своему благодетелю с новой просьбой: «Ваше превосходительство, а нельзя ли моему мужу опять поступить на место?»

«Кто лучше вас может сыграть в чеховском спектакле?» — сказал Николай Павлович, предложив Раневской роль Щукиной. Те, кому довелось видеть ее в этом спектакле, утверждали, что никогда прежде Фаина Георгиевна не играла столь бесподобно. Актеры других московских театров просили Охлопкова показывать «Беззащитное существо» поздно вечером, после двадцати двух часов, чтобы иметь возможность насладиться этим великолепным зрелищем после работы.

Летом 1945 года Фаина Георгиевна попала в Кремлевскую больницу с подозрением на злокачественную опухоль. К радости Раневской опухоль оказалась доброкачественной, и в сентябре того же года актриса вернулась на сцену Театра драмы. Впечатления Раневской об этих тягостных днях как нельзя лучше передает ее письмо к Анне Ахматовой, написанное 28 августа 1945 года, сразу же после дня рождения Фаины Георгиевны. После только что перенесенной операции Раневская была еще очень слаба, и письмо писал кто-то из медицинского персонала под ее диктовку: