Я выбираю...

Возможно, со стороны всё это выглядит достаточно паршиво: двое взрослых людей взялись за развращение юного ума. На самом деле, и Ара, и Макс, были точно такими же детьми, ввязавшимися в новую и увлекательную авантюру, слабо отдавая себя отчёт в том, что они творят. Меня не то, что приучали к плохому, скорее пытались сотворить своё подобие.

Они по-своему заботились обо мне, местами извращённо, но я точно знала, что это была забота. Ребров заставлял учиться, даже дневник раз в месяц проверял, подсовывал свои книги, а потом ещё и обсуждал со мной прочитанное. Ара помогал делать уроки по математике, в которой, несмотря на всё своё раздолбайство, он был гениален.

Кстати, его раздолбайство приходилось расхлёбывать мне. Пинать писать курсовые, напоминать про экзамены или ходить к нему в универ «рыдать» в деканат.

Последнее к слову выглядело очень фееричным.

Кирсанова опять готовились отчислять. Причём, на тот раз даже как-то конкретно, из пяти месяцев семестра он умудрился прогулять половину. Поэтому столкнувшись с очередным: «Малая, спасай», я уже на следующее утро стояла посреди деканата экономического факультета и «рыдала». Выглядело это очень трогательно, потому что ещё дома я запихала под футболку небольшую диванную подушку.

По внешнему виду мне можно было дать с одинаковой вероятностью и мои шестнадцать, и предполагаемые двадцать. За счёт тонкого телосложения и длинных волос я выглядела достаточно невинно. Мой беременный спектакль под названием: «Пожалейте отца моего ребёнка» прошёл на ура. Сам декан отпаивал меня водой, пока девочки-лаборантки бегали по соседним аудиториям в поисках валерьянки.

Ара был спасён. А я в очередной раз гордилась собой. Нет, не потому, что смогла провести вокруг пальца такое количество людей, а из-за того, что угодила объекту своего обожания.

Когда же я влюбилась в него? Наверное, сразу же как только увидела его выскакивающего из машины и грозящегося убить меня. Увидела и поплыла. Но из-за страха не сразу это осознала.

Артур всегда был великолепен. С его взрывной экспрессивностью, беспредельной наглостью и хитрым прищуром, а ещё эта его ямочка на щеке. У меня просто не было шансов.

Чем ярче мне казалась наша жизнь с парнями, тем тяжелее становилось с собственной семьёй. Я не то чтобы продалась за деньги, скорее уж повелась на эмоции. Жизнь родителей воспринималась мною как постоянная гонка на выживание, в которой не было места чему-то удивительному или чудесному.

Это сейчас я понимаю, что была несправедлива к ним. А тогда… Тогда со мной было сложно. Подростковый бунт очень хорошо лёг на идеи, которые я перенимала у парней. Больше не принимала, почему я должна терпеть Дашку, которая таскала мои вещи, следить за братом, который постоянно требовал внимания к себе, выполнять бесконечные поручения.

У родителей были очень правильные представления о том, какой должна быть семья. И если в четырнадцать мне многое спускалось с рук, то к шестнадцати годам с меня всё больше и больше спрашивали. Тогда и пришло понимание, что я не вписываюсь в эту правильную семью.

Думала, что всем надо только одного, чтобы я была правильной и обычной, не привлекающей к себе внимания, прилежной и хорошей. С пацанами же можно было всё. То что это «всё» ограничивалось их одобрением или неодобрением, я пойму намного позже.

Со мной никогда не было легко. Но постепенно стало невыносимо. Я ругалась с отцом, перечила матери, проклинала Дашку. Брату только как-то везло. Мне нравилось сидеть с ним, какой-то трепет появлялся в груди, когда я смотрела на это мелкое и лохматое чудо. Вот только признаваться в этом я себе не разрешала. И поскольку брат был моей обязанностью, то и отвязаться от него я пыталась всеми силами.

Целых два года мне удавалось скрывать от родителей свою дружбу с Артуром и Максом. И ни разу никто меня ни в чём не заподозрил. Были, конечно, недовольства, что я где-то пропадаю, но в тот момент мне верили. Потому что училась хорошо, потому что, несмотря на своё сопротивление, выполняла требования. Первые месяца, когда я только начинала бегать к братьям, чтобы отработать свой «долг», я и дома вела себя тише воды, ниже травы, в страхе, что все узнают о моей вине. Это уже потом, осмелев, я почувствовала, что могу вывернуться из всего чего угодно.

По мере роста моего умения выворачиваться и врать в «благих целях», я начинала чувствовать свою безнаказанность.

Попались мы совершенно нелепо.

Ребята на отдых улетели в Тай, а я снова оказалась наедине со своей серой и обычной жизнью. У меня к тому времени уже и друзей толком не было среди сверстников. Ещё бы, я же всё свободное пропадала либо дома, либо у парней. Их друзья стали моей компанией.