…Действительно, минут через двадцать в проливном дожде и тумане мы сели на аэродроме Кеннеди в Нью-Йорке, в Соединенных Штатах Америки.
…Под проливным дождем мы добежали до машины и поехали в Нью-Йорк. Я должен сказать, что я сидел в машине и почти не разговаривал с друзьями, которых я давно не видел — я все смотрел в окно и ждал, когда, наконец, начнется этот знаменитый Нью-Йорк, этот город «желтого дьявола», этот ошеломительный город, в котором ни днем, ни ночью нельзя уснуть, в котором гремят джаз-банды и безработные валяются на тротуарах, а богачи разъезжают в каких-то невероятных лимузинах…
Мы все ехали и ехали, пока я, наконец, робко не спросил: «А где же, собственно, Нью-Йорк, когда мы попадем в Нью-Йорк?»
И мне друзья сказали: «Как, мы давно уже едем по Нью-Йорку, мы сейчас проезжаем район Квинс — это очень большой район Нью-Йорка». «Да где же, собственно, Нью-Йорк? Там какие-то стоят домики, окруженные лесом…». «Вот это и есть Нью-Йорк. А ты, очевидно, ждешь Манхэттен? Ну, Манхэттен — это одна часть только Нью-Йорка, это только средняя его часть, это остров, на котором расположены все небоскребы, а вся остальная часть Нью-Йорка… самые знаменитые его и самые большие районы, такие, как вот район Квинс… они такие… одноэтажные».
И я вспомнил, естественно, книгу Ильфа и Петрова об одноэтажной Америке, но, должен сказать, что и она, как я ее вспомнил, не дает представления о той, совершенно необыкновенно уютной и очень вместе с тем европейской одноэтажной Америке, которая является, в общем, основной частью… этой американской жизни.
…Когда я даже лежал в постели, мне казалось, что постель эта пошатывается так же, как пошатывался самолет, когда мы перелетали через океан. Утром я проснулся рано… естественно, сказывалась все-таки разница во времени, и пошел, побежал просто смотреть город. Конечно, Манхэттен, вот центр Нью-Йорка, вот этот знаменитый Манхэттен производит ошеломляющее впечатление, хотя должен вам сказать, что вот такого двадцать первого века, которого мы все ждем от Америки… наша идеализация Америки… оказывается не совсем… оправданной.
В этот вечер мне довелось присутствовать и принимать участие в замечательном мероприятии. Это был Торжественный обед, который устраивали рабочие профсоюза, руководители, члены рабочих профсоюзов Америки в честь господина Абеля, руководителя профсоюза сталелитейных работников, который в этот вечер награждался медалью Юджина Виктора Депса, одного из основателей, первых лидеров рабочих профсоюзов Америки.
И вот я сидел за парадным столом, в огромном зале большого отеля… в этом огромном зале присутствовало очень много людей. Это были рабочие по самому настоящему счету, это были люди из разных профсоюзов. Тут были и портные, и рабочие железных дорог, тут были рабочие сталелитейной промышленности, и вел этот вечер… замечательный певец и замечательный деятель Баярд Растин, председатель социал-демократов Соединенных Штатов Америки, негр, и вел он этот вечер необыкновенно интересно, потому что он и говорил, и объявлял имена выступающих, и пел. Он вдруг где-то в середине своего выступления, своей речи начинал петь старые негритянские «спиричуалс», которые подхватывал весь зал.
И впечатление от этого вечера было… необыкновенно мощным… это были те люди, хозяева страны, рабочие, которые являются хозяевами страны, которые диктуют крупнейшим корпорациям свои условия. Они диктуют, они настаивают на них, они умеют добиваться своих рабочих прав.
В конце этого вечера господин Растин предоставил слово мне и представил меня как своего собрата… Я выступил, сказал несколько слов по-английски, насколько мне позволял мой английский язык. Я сказал о том, что это мой первый день в Америке, о том, что это мой первый вечер и мое первое выступление в Америке. Я даже пошутил — что было правда, — … что это мой первый американский костюм, купленный сегодня специально для этого вечера.
И потом я спел несколько своих песен, в частности, спел «Старательский вальсок», который прекрасно перевел мой друг и человек, который много занимается историей советской песни протеста, Джин Сосин… в его переводе я спел «Старательский вальсок». Так закончился мой первый день в Америке, а потом начались сумасшедшие дни… Масса встреч, масса выступлений, масса интервью. Но, пожалуй, среди всего этого необыкновенно насыщенного и напряженного времени самое огромное впечатление оставило у меня посещение Толстовского фонда или знаменитой толстовской фермы, куда я был приглашен на блины.