Я вспоминаю...

Франко Фабрици, блистательно сыгравший бабника Фаусто в «Маменькиных сынках», идеально подходил для похожего характера в «Мошенничестве». Я даже предвидел возможность, что Фаусто, бросив жену и ребенка, последует в большой город за своим шурином Моральдо, чей характер до некоторой степени списан с меня. Там он попадает под влияние такого мошенника, как Роберто. Позже, в другом сценарии с теми же героями я намечал иной вариант развития событий: Моральдо получал известие, что у Фаусто и Сандры родились еще двое детей. Этот сценарий, который мог быть назван «Моральдо в городе», так и не был снят. Однако некоторые эпизоды из него вошли в другие мои фильмы.

Прочитав сценарий, Джульетта заявила, что непременно Должна получить роль Ирис, многострадальной жены Пикассо. Раньше ей не приходилось играть такой характер. Откровенно говоря, я видел другую актрису в этой роли и не понимал, чем она может быть интересна Джульетте; мне казалось, Что она далеко не такая яркая, как те роли, которые в то время предлагали Джульетте. Но она упорствовала. Мне кажется, на самом деле ей просто хотелось более эффектно выглядеть и показать зрителям, что она не актриса одной роли и Может быть не только Джельсоминой. Я оценил и то, что она предпочла играть у меня небольшую роль, хотя другие режиссеры предлагали ей главные.

Своеобразно была найдена актриса на роль девушки-калеки, дочери последнего одураченного фермера. Я прослушивал разных претенденток; все они при этом стояли на костылях. Ни одной из них я не мог отдать предпочтение. Мне все нравились. Такое иногда со мною бывает. Я не знал, что делать. Однако всегда случается нечто, что является тем знаком, какого я ждал. И тогда я знаю, как поступить.

Одна девушка споткнулась и упала. Ее реакция была именно той, какая требовалась, и она получила роль. Важным было и то, что внешне она напоминала Патрицию, дочь Августо, что трогает его дремлющую совесть: он понимает, что берет деньги, обеспечивающие ее будущее.

Я снял несколько финалов фильма, окончательно остановившись на наименее гнетущем — на поэтической сцене смерти Августе Я сознательно сохранил некоторую недоговоренность относительно его поступков, предложив зрителю решать самому. Почему он обманывает своих подельников? Хочет ли он вернуть украденные деньги больной девушке, которая отчаянно нуждается в них? Или отдать своей дочери на учебу? А может, просто оставит себе? Если бы эпизод с английской хористкой не был вырезан из окончательной версии, эти деньги могли бы пойти на возобновление ее романа с Августо, предпочти он быть эгоистом. Боюсь, актриса, игравшая эту роль, до сих пор льет слезы! Однако я верю в важность того, чтобы не все в фильме было разложено по полочкам: зрители должны после него задуматься. Если они не хотят знать, что случилось с персонажами после окончания фильма — не обязательно «Мошенничества», а любого моего фильма, значит, я потерпел неудачу как режиссер.

Как оказалось, фильм, так во всяком случае считал мой продюсер, был непонятен большинству зрителей, и он настаивал на сокращении первоначальной версии в два с половиной часа, хотя требуемое сокращение не делало фильм более понятным. Мне было сказано, что это необходимо: тогда у фильма больше шансов получить награду на Венецианском фестивале этого года. Для меня такой довод — не аргумент, но, похоже, продюсеры любят кинофестивали. Вечеринки, девочки. После того, как фильм на фестивале обошли молчанием — даже хуже того, меня заставили еще больше его сократить, доведя до 112 минут, а затем и до 104. Для более поздней американской версии сократили еще. Впрочем, там он был показан уже после успеха «Ночей Кабирии», «Сладкой жизни» и «8 1/2». Мне тяжело досталось сокращение «Мошенничества», и оно, конечно же, навредило фильму. Мне не хотелось его резать. Когда я закончил его снимать, это был мой фильм, фильм, который сделал я. Меня заставили его сокращать, и я не представлял себе, что надо вырезать. Сегодня я мог вырезать одно, завтра — другое. Я с сожалением расставался с каждым метром ленты. Финал я сократил по собственной инициативе, но это — другое. Позже Орсон Уэллс рассказывал мне, какие он испытал чувства после надругательства над «Великолепными Эмберсонами». Грустно. Я и в таком виде считаю фильм великим. И понятия не имел, что с ним сделали. Даже представить невозможно, каким же прекрасным он изначально был.

Из «Мошенничества» было вырезано много значительных сцен, а с ними ушли и важные ответвления основной истории, много говорящие о персонажах. Мне не удалось спасти мои любимые сцены, потому что приходилось следить за главной линией, чтобы сюжет не утратил смысла полностью. Одна из сцен, которые я пытался сохранить, но не смог, была та, где Ирис, прогнавшая Пикассо, встречается лицом к лицу с Августо и стыдит его за то, что втянул ее мужа в свои грязные делишки, а тот защищается, прибегая к своей извращенной и привычной логике.