Я вспоминаю...

«Нам обоим было около двадцати, — рассказывал он, — мы встретились в кафе, куда журналисты из «Марка Аврелия» забегали выпить кофе с пирожным. Феллини был похож на отощавшего хиппи».

Сорди отметил разницу между тем образом женщины, о котором неизменно рассуждал Федерико и который представлялся его идеалом, и Джульеттой:

«Федерико остался маленьким мальчиком с представлениями маленького мальчика о большой тете с огромным бюстом. Мать всегда кажется вам большой. Он был помешан на большой груди. Джульетта представляла собой полную противоположность воображаемому образу. Она напоминала маленькую девочку. Было так забавно на них смотреть, когда они стояли рядом. Контраст заключался в росте обоих! Но он мог постоять за эту кроху, хоть и сам оставался мальчишкой.

Они с Джульеттой отлично дополняли друг друга. Многие мои знакомые менялись, когда на их долю выпадал успех. Но не Федерико. Мы подружились в то время, когда он впервые приехал из Римини, глубокой провинции, и познакомился с Джульеттой. Она приютила его и вдохнула жизнь в этого несчастного, тщедушного паренька. Она заботилась о нем, и ее семья его приняла. Он нуждался в уходе — в регулярной еде, постиранной одежде.

Когда их медовый месяц миновал, мы все вместе стали бывать в маленьком ресторанчике, где платили лишь за спагетти; но повар был моим приятелем и под спагетти подкладывал кусок мяса».

Для Туллио Пинелли, давнего соавтора Феллини по перу, с первых встреч с юным Федерико было очевидно, что тому уготована особая судьба:

«Федерико было за двадцать. Мне — тридцать восемь. Он был высокий, стройный, молодой, с очень густой шевелюрой. Он родился в Римини. Я — в Пьемонте. Мы были из разных миров, и когда стояли рядом, казалось, что голова одного возвышается над головой другого; но мы быстро сошлись, так как оба страстно любили жизнь.

Феллини был наделен даром божьим. Он четко знал, чего хотел, и его невозможно было остановить. Прирожденный режиссер. Упрямый. Никаких компромиссов. Он был очень молод, но уже исполнен готовности стать режиссером.

Меня убедил в этом один давнишний случай. Еще во Вто-)1 рую мировую мы как-то попали в «Гранд-отель» в Триесте, шикарное здание, построенное в девятнадцатом веке. После бомбардировок в Триесте уцелело всего несколько зданий. В этом шикарном отеле были так называемые императорские покои, названные в честь австрийского императора, который провел там ночь. Федерико был всего-навсего начинающий сценарист, но, увидев эти покои, просто не мог в них не въехать. Я спросил его: «Ты что, спятил?»

Когда я вновь его увидел, он перетаскивал свои вещи в «императорские покои».

В последний раз я встречался с Федерико перед самым его отъездом в Швейцарию, где ему собирались сделать операцию на сердце. Катал его по Риму. Мы проехали мимо сводчатой галереи, когда-то кишевшей кошками. Обычно мы туда приходили и кормили их ветчиной и сыром».

Теннесси Уильямс спросил меня, заметила ли я, встречаясь с Феллини, как они похожи. Я ответила, что не увидела сходства.

«Но неужели вы не заметили, — продолжал настаивать Уильяме, — какой он высокий и какой я маленький? Неужели не заметили, что он постоянно носит галстуки, тогда как я скорее надену на себя цепи, если можно будет выбирать? Не заметили, что я частенько увлекаюсь мужчинами, тогда как Феллини полностью поглощен интересом к женщинам? Я тоже люблю женщин, но я скорее полюблю одну из миллиона, а он, судя по всему, присмотрит себе миллион минус одну, что подвернулись под руку.

Чем шире горизонты, тем я счастливее. А Феллини любит узкий мирок. Я постоянно ищу свое место. Он свое нашел. У моего дорогого друга Фрэнки [47] был любимый испанский афоризм: «Elmundo es un panuelo». В переводе он звучит следующим образом: «Мир — это носовой платок». Мир Феллини — это крошечный носовой платок. Он чрезвычайно доволен тем, что никогда не покидал Рим. Даже его любимые места: рестораны, кварталы — и те все в Риме. Я не смеюсь над этим. Вероятно, завидую. Я сам вечно ищу свою духовную отчизну, место, которому мог бы по праву принадлежать. Феллини нашел свое — в Риме. А я еще в поиске.

Так в чем же состоит наше сходство? Мы оба любим свою работу больше всего на свете, а наша вторая привязанность — секс. Мы оба начали утверждаться смолоду на писательском поприще и продавали рассказы в журналы, когда были юнцами. К тому же мы оба очень умны. Так что, как видите, мы действительно похожи.

У него есть младшие брат и сестра, и у меня тоже, волевая мать и отец-коммивояжер, как у меня. Его отец, как и мой, был неверным супругом, уверенным в том, что он хороший отец и муж. Но его мать не была сумасшедшей, в отличие от моей. В детстве оба мы были хлюпики. Когда он был подростком, доктор сообщил его матери, что у него слабое сердце, что он не жилец и не должен вести активный образ жизни. Моя мать говорила мне то же самое, так что на пару мы пережили многих врачей.

Я описывал ему кухню американцев-южан. Он страшный гурман. Обожает говорить о еде. Я же предпочитаю сам процесс поглощения пищи».