Я всё ещё влюблён

— Я, господа, холостяк! — улыбнулся он и, повернувшись, небрежной походкой побрел дальше.

Новая группа, к которой подошел Энгельс, состояла из молодых людей, видимо студентов. Здесь, отчаянно ударяя по воздуху крепко сжатым кулаком, рыжий парень восторженно дочитывал «Прощальное слово» Фрейлиграта:

И когда последний трон упадет,
И когда беспощадное слово
На суде — «виновны» — скажет народ,—
Тогда я вернусь к вам снова.
На Дунае, на Рейне словом, мечом
Народу восставшему всюду
Соратницей верной в строю боевом,
Бунтовщица гонимая, буду!

— Браво! — воскликнул Энгельс и хлопнул в ладоши. На него никто не взглянул, потому что все испытывали такое же чувство и тоже закричали «бравое и захлопали.

В самом укромном уголке сквера на скамье под большим тенистым кустом недавно расцветшей сирени Энгельс заметил трех молодых женщин. У той, что сидела в середине, на коленях тоже лежала красная газета. По их веселому виду Энгельс понял еще издали, что они читают, конечно же, фельетон Веерта. Он пошел к ним по параллельной аллее и остановился всего в нескольких шагах. За густыми кустами сирени, сидя к нему спиной, подруги не видели его.

— «С самого начала вы, женщины, были умнее всех ученых и фарисеев, — ясно доносился живой, ежеминутно готовый расхохотаться голос, — но с самого начала вы были и более страстными, чем все ученые и фарисеи».

— О дева Мария! — раздался голос другой. — Это же святая правда!

— «Так не сдерживайте же вашу огненную страсть, — продолжала сидящая в середине, — хватайте ваших прирученных мужей за их жалкие косицы и вешайте их, как пугало, куда угодно, только — вон их! Наше спасение — в гильотине и в страсти женщин. А впрочем, честь имею кланяться. Соловьи поют в кустах, пули свищут, и мое воззвание окончено».

Подруги засмеялись, а Энгельс попробовал свистнуть соловьем. Они оглянулись и, увидев его, несколько смутились.

— Прошу прощения, сударыни. — Энгельс, выйдя из-за кустов, приподнял шляпу. — Но, поверьте, я не из тех, кого Веерт призывает вас вешать. Честь имею!

…В «Неугасимой лампаде»; несмотря на раннее дневное время, народу было битком. Здесь и всегда-то собирались любители не столько поесть и выпить, сколько поговорить, а сегодня это было особенно заметно. Энгельсу сразу бросились в глаза несколько экземпляров «Новой Рейнской». Как гигантские красные бабочки, они в разных концах зала то расправляли крылья, то складывали их, то перепархивали от столика к столику.

Энгельс пробрался в самый дальний угол и попросил сосисок с капустой да большую кружку темного пива.

Соседями по столу оказались два молодых парня. Один был, видимо, ровесником Энгельса, другой — года на два-три помоложе. С первого взгляда уверенно можно было сказать, что это рабочие. Перед ними лежала «Новая Рейнская». Они обрадовались новому человеку как своему сверстнику и как возможному собеседнику. Им, пожалуй, было безразлично, друг это, единомышленник или противник. Если друг — прекрасно, будет с кем поделиться своими мыслями; если враг — что ж, пусть послушает, как его отделали сегодня в этой газете…

— А кончается это вот так, Отто, — сказал тот, кто постарше, и прочитал, кажется, не столько для Отто, сколько для Энгельса. — «Редакторы «Новой Рейнской газеты», прощаясь с вами, благодарят вас за выраженное им участие. Их последним словом всегда и повсюду будет: освобождение рабочего класса!»

Это были заключительные слова написанного Энгельсом обращения «К рабочим Кёльна».

Дружелюбно взглянув в напряженно-выжидающие лица рабочих, он улыбнулся и медленно произнес:

— Прекрасные слова…

— Вы находите? — сразу оживился парень с газетой.

— Еще бы! — уверенно воскликнул Энгельс.

Где-то в другом конце зала слышалось громкое чтение стихов Флейлиграта.

— А как вам нравятся эти стихи? — спросил парень.

— Стихи что надо!

— Курт, — сказал Отто, — прочитай еще раз то место на первой странице.

Курт быстро нашел нужное и огляделся. За соседним столиком сидели три господина весьма благополучного вида. Всем своим обликом они выражали отвращение к тому гвалту и хаосу, что царили в кафе, и в то же время — любопытство.

Полуобернувшись к их столику, Курт громко прочитал:

— «Мы беспощадны и не просим никакой пощады у вас. Когда придет наш черед, мы не будет прикрывать терроризм лицемерными фразами».

Три господина, как по команде, встали, положили на стол деньги и двинулись к выходу. Один из них вынул из кармана «Новую Рейнскую», остервенело скомкал ее и брезгливо бросил в мусорницу. Энгельс, Курт и Отто засмеялись.

Энгельс заказал пива для всех троих, а, когда его принесли, Курт предложил выпить за «Новую Рейнскую».

— Охотно, — отозвался Энгельс.

Три кружки высоко взметнулись над столиком.

На другой день Маркс и Энгельс покидали Кёльн. Они намерены были пробраться в Баден, где началось вооруженное восстание.