Я всё ещё влюблён

— Я действительно сижу — сижу все дни напролет в Британском музее, но это не значит, что я только жду революцию — я работаю на нее. Каждый должен найти свое место в этой работе. А поднимать восстание рабочих и вообще возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значит просто обманывать его. Это преступление. — Маркс гневно шагал по комнате и лишь изредка взглядывал на сидящего Леви. — Обращаться к рабочему без строго научной идеи и положительного учения равносильно пустой и бесчестной игре в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, — он ткнул пальцем в сторону Леви, — а с другой — допускаются только ослы, слушаюшие его разинув рот, — и опять он ткнул пальцем в сторону Леви.

— Значит, — криво усмехнулся гость, — надо полагаться только на распространение научного революционного сознания?

— Вы напрасно усмехаетесь, — очень серьезно сказал Маркс, — сознание такая вещь, которую мир должен, — он произнес последнее слово с нажимом, — должен прибрести себе, хочется этого или нет. А люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да ничего и не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое они боролись.

— Возможно, — непонятно о чем сказал Леви, — но в данном случае, господин Маркс, уже поздно рассуждать. Подготовка к восстанию развернулась…

— Ничего не поздно, пока восстание не началось. Вы завтра же поедете в Германию и передадите своим единомышленникам мою точку зрения — мое решительное требование прекратить всякую подготовку к подарочному восстанию! Ясно?

Леви помолчал, что-то взвешивая, потом негромко, упрямо ответил:

— И все-таки я думаю, что выступление уже вряд ли удастся предотвратить. Рабочие встретили с энтузиазмом мысль о восстании. И они твердо уверены, что вы, Энгельс и все ваши друзья немедленно поспешите к ним, так как мы, конечно, будем сильно нуждаться в политических и военных руководителях.

— Разумеется, если восстание вспыхнет, — Маркс потряс перед собой вытянутыми руками, как бы взвешивая тяжесть возможных событий, — мы сочтем своим долгом явиться к рейнским рабочим, но я сильно опасаюсь, что при ваших весьма упрощенных планах вас четырежды успеют уничтожить прежде даже, чем вы сможете покинуть Англию.

— Так что же нам делать?

— Что вам делать в Германии, я уже сказал, — не скрывая гнева и презрения, ответил Маркс. — А сейчас садитесь сюда и напишите мне обязательство, что вы прекратите всякую подготовку к восстанию, — властным жестом он указал, куда надо сесть.

Леви послушно пересел за стол и написал требуемое. Маркс взял бумагу, внимательно прочитал, положил в стол.

— Твердо запомните, — жестко сказал он, — если до меня дойдут сведения о подготовке к восстанию — а я располагаю немалыми связями с Рейнской провинцией, — то я выступлю в прессе и, используя это ваше обязательство, разоблачу ваш безграмотный, отвратительный заговор. А теперь идите.

Леви вяло, опустошенно встал из-за стола, поклонился и вышел.

Маркс тяжело опустился в кресло…

Через несколько минут вошла Женни.

— Ты слышала, о чем мы тут беседовали с этим господином?

— Я слышала только начало. Это было занятно.

— Дальше пошло еще интересней, — мрачно проговорил Маркс. — Он, видишь ли, разочаровался в Лассале, а так как без идола такие люди жить не могут, то он избрал новым идолом меня. Это вечный тип людей. В области философии они поочередно делают идолами то Платона, то Аристотеля, то Гегеля…

Астроном Кирхер пригласил как-то одного иезуитского профессора посмотреть в телескоп, чтобы убедиться в пятнах на Солнце. Знаешь, что тот ему ответил? «Бесполезно, сын мой. Я два раза читал Аристотеля с начала до конца, и я не обнаружил у него никакого намека на пятна на Солнце. А следовательно, таких пятен и нет».

И вот теперь такие люди добрались до меня. Но у современного идолопоклонника, в отличие от его духовных прародителей, оказывается, есть потребность не только молиться на идола и проверять по нему пятна на Солнце, но и приносить ему жертвы, в данном случае это было названо «сделать подарок». И ты знаешь, какой презент он собирался преподнести мне ко дню рождения? Вооруженное восстание в Изерлоне и Золингене!

— Господи! — у Женни расширились глаза. — Гекатомба! Как в какой-то древней деспотии, как свирепому божеству или кровавому тирану… Невозможно поверить!

— Я бы и не поверил, если бы собственными глазами не видел этого господина и собственными ушами не слышал его речей.

— Ты его выгнал? — Женни с ее тонким чутьем к смешному, очевидно, уже нашла в случившемся какую-то и комическую сторону.

— Конечно.

— Напрасно! Ты дал маху! Надо было ему вежливо сказать, что такие подарки ты не принимаешь, а вот, мол, если бы к дню твоего ангела организовали ограбление Лондонского банка…

— Женни, ты можешь шутить?