Я всё у тебя отниму (СИ)

Однако вытравить любовь не так-то просто.

Сглатываю, пусть тяжело это сделать, тянусь к дверной ручке, но не успеваю ухватиться — дверь открывается.

Андрей окидывает меня презрительным взглядом, смотрит на меня, как на попрошайку, которая пришла вымаливать у него кусок хлеба.

Хочу плюнуть в эту наглую рожу, но держусь из последних сил.

— Поторопись, — говорит мужчина и уходит вглубь дома.

Руки трясутся, а ноги подкашиваются. Я с трудом удерживаюсь на них, вспомнив его поцелуй с той рыжей бестией. Она тоже здесь?

Может, решил сексом с ней заняться у меня на глазах?

Но, судя по тишине, царящей в доме, мужчина один.

Иду в комнату, стараясь лишний раз не задерживать ни на чем внимание. Я даже вещи не планирую забирать, схвачу документы и сбегу. Не желаю здесь находиться. Тошно.

Андрей мягкой поступью следует за мной.

Что ему нужно?

Вспоминаю вчерашнее происшествие. Надеюсь, Андрею хватает его любовницы, и он не попытается взять меня силой? И всё-таки страшно. Вдруг именно это и решит сделать? Аж голова кружится.

Я вхожу в комнату и с опаской оглядываюсь на бывшего, застывшего в дверном проёме.

— Следишь за мной?

— Думала: не стану?

Он отвечает вопросом на вопрос.

Ведёт себя так, словно мы на самом деле чужие друг другу люди, а сколько мы пережили вместе?.. Неужели он себя не уважает? Это ведь он предложил мне выйти за него. Он хотел, чтобы я стала его женой, а теперь… Мерзко.

— Не вижу смысла, — отчеканиваю я.

— В этом доме ничего твоего нет, Марина. Если решила забрать вещи или украшения, тебе придётся просить разрешения у меня. От того, как ты попросишь, зависит, позволю я тебе сделать это или нет.

Меня стошнит сейчас.

Когда-то я любила этот голос, а теперь — ненавижу.

Правильно говорят, что от любви до ненависти один шаг.

— Украшения, которые сам же дарил мне? — переспрашиваю я, открыв тумбочку с документами.

— Я дарил их своей жене, а ты — бывшая жена. Пусть пока на документах это не так, но дело поправимое.

Мне хочется спросить, что я ему сделала. За что он так жестоко ведёт себя со мной? Почему даже теперь пытается причинить боль? Резануть по живому? Ему мало того, что прогнал меня? Лишил дочери? Пытается уничтожить ещё и словами.

Ничего не отвечаю на этот выпад — я не разговаривать с ним пришла, забирать ничего не планирую.

Порываюсь снять обручальное кольцо, которое до сих пор отчего-то красуется на пальце, но тут же думаю продать его и выручить хоть какие-то деньги.

— Я пришла сюда за документами. Уже ухожу, — отвечаю я, прижимаю к себе папку со своими документами, среди которых лежит свидетельство о рождении Евы.

Надеюсь, он не догадается проверить, что я забираю?

Андрей перехватывает меня в дверном проёме, схватив за локоть, дёргает и заставляет смотреть ему в глаза. У меня сердце уходит в пятки от мысли, что он собирается всё проверить.

— Ты выглядишь слишком жалко, Марина. Какие-то поношенные тряпки себе купила и думаешь, что кто-то на тебя такую клюнет? Хочешь забрать свои вещи, украшения, косметику и получить хорошую сумму сверху?

Он ведь не за близость мне заплатить сейчас предлагает? Неужели любовница не устраивает? Гордо смотрю в такие ненавистные глаза и понимаю, что до сих пор всё ноет, а любовь корчится глубоко внутри от нещадной судороги.

— Напиши отказ от дочери и получишь всё это, Марина, — отчеканивает Андрей, вбивая каждое слово ржавым гвоздём под рёбра.

У меня перехватывает дыхание, и мне не сразу удается прийти в себя и найтись со словами. Я просто смотрю на Андрея отсутствующим взглядом, пропав в воспоминаниях.

Когда же мы свернули не на ту дорожку? Неужели с самого начала?

И с каждой пережитой секундой истерзанная душа разрывается на мелкие части — их больше не склеить.

— Что за игры ты затеял, Орлов? — шепчу я сдавленным горлом, почти срываюсь на хрип. Я не могу сдержаться от гнева, клокочущего внутри. — Зачем ты впутываешь ребёнка? Ева ведь совсем ничего не понимает. Ты сделал её инструментом в своих руках. За что ты хочешь уничтожить меня? За что? Почему пользуешься ребёнком?

— Не начинай, Марина. Терпеть не могу женские вопли, — холодным тоном отчеканивает Андрей, с ненавистью глядя на меня.

Ведёт себя так, словно я успела перейти ему дорогу. Но я до сих пор не понимаю, что и когда сделала не так.

Почему он даже не удостоил меня объяснениями?

— Ты ведь не любишь её… Ты никогда не был близок с дочерью, не тянулся к ней. Я оправдывала это твоей усталостью, перегруженностью работой, но теперь понимаю: ты не умеешь любить.

— А ты умеешь? — рычит бывший, делает шаг в мою сторону и хватает меня снова за локоть.

Вырываюсь, отстраняюсь от мужчины, так как его прикосновения в настоящий момент противны. Вспоминаю, как он трогал ту бабу, как целовал её на моих глазах, и тошнотворный ком ползёт к горлу.

— Я не хочу, чтобы дочь выросла такой же дурой, как её мать!

Вот он как заговорил! Значит, я дура? Что же, Орлов, ты прав. Я — дура, потому что столько времени ходила в розовых очках и не замечала, какой гадюшник пригрела у себя на груди.