Тут вмешался адвокат Брандино:
Ну да. В заслугу. Но это было сделано не ради каких-то «заслуг», что бы под ними ни подразумевалось, а чтобы объяснить нервозность и ерзанье Джейсона на стуле в тот момент, когда его спросили о толстовке. Понимаете?
Допрос продолжился. Но обошлось без последствий. Никому и в голову не пришло обратить против Джейсона его ложь о толстовке и ее неумелое исполнение.
Когда мы вернулись домой, жена сидела на кухне перед стаканом вина. Время только-только перевалило за обед, но ведь она представляла собой сплошной комок нервов.
– Радость моя, я могу дать тебе какое-нибудь лекарство. Чтобы не разболелась голова.
Совершенно меня проигнорировав, Джули бросилась к сыну и обняла его.
Джейсон дал ей немного себя потискать и высвободился из ее объятий.
Мы его отпустили. Включился наш новый телевизор. Потом началась агрессивная компьютерная игра. Мне на это было наплевать.
Джули посмотрела на меня, вся – один сплошной знак вопроса. Я не заставил ее страдать.
– Все хорошо, – сказал я.
Она упала в мои объятия.
– Обещаю.
В это слово я вложил больше прямого смысла, чем когда-либо.
Если мы не в состоянии защитить своих детей, значит, с нами все кончено.
Глава тридцать первая
Вы можете представить себе, что почувствовал Боб Салливан, когда увидел, как на лице Шарлотты буйным цветом расцвел страх?
Они встретились в доме на окраине Крэнстона через пять дней после нашего с ней последнего сеанса. Она помнила руку Боба на своем плече, другую в волосах, время от времени пригибавшую вниз ее голову, пока его бедра хлопали по ее ягодицам. Глубокое проникновение и издаваемые им каждый раз стоны. Порой, когда он это делал, она представляла вместо себя Дженни. Мне ни о чем таком Шарлотта не говорила. Думаю, для нее это было слишком личное. Но я все равно знал.
– Давайте сегодня не будем надолго задерживаться на хорошей Шарлотте. Лучше сосредоточимся на том, что произошло с Бобом, ведь это очень важно. Но в то же время очень неприятно и болезненно, хотя сейчас вы, возможно, этого еще не осознаете. Вы любили если и не Боба, то того мужчину, которым его считали. И верили, что он тоже вас любит, любит по-настоящему, несмотря на все тайны вашего прошлого.
Я кивнул:
– Разумеется.