– Сказать, что мы с Энгельсом друзья, значит еще ничего не сказать о подлинной сути наших отношений, – голос Маркса стал мягче и глуше. – Друзей у меня было и есть много. Кугельман, Вейдемейер, Вольф, Гейне… Всех не перечислишь. А Энгельс… Как бы вам сказать?.. Без Энгельса я бы не стал Марксом, а без меня, вероятно, он не стал бы Энгельсом.
– О! – откинулся на спинку сиденья Лафарг. – Я думаю, что первое из этих утверждений невероятно преувеличено.
– Ах, как вы ничего не понимаете!.. – досадливо воскликнул Маркс. – Известно ли вам, что мое имя, чем я до сих пор чрезвычайно горжусь, блистало под пером Фреда еще до того, как мы близко сошлись? Один раз это было в прозе – в статье «Успехи движения за социальное преобразование на континенте» – он назвал мое имя среди других младогегельянцев. А другой раз даже в стихах! Они были в сорок втором году опубликованы в Швейцарии.
– Уж не помните ли вы их тоже наизусть спустя четверть века? – улыбнулся Лафарг.
– Конечно! И сейчас с удовольствием прочитаю вам. – Маркс встал, отошел к двери и начал декламировать:
– Освальд – это псевдоним Фреда в ту пору, – пояснил Маркс. – А дальше речь о вашем покорном слуге:
Маркс прервал чтение, засмеялся:
– Ну, тут, как видите, бездна всяких романтических гипербол, свойственных молодости и самому стилю, избранному двадцатидвухлетним поэтом, но есть и две глубоко правдивые, реалистические детали.
– Какие? – Лафаргу не терпелось.
– Дослушайте до конца:
Теперь уже засмеялись оба – и чтец и слушатель.
– Да, смешно, – сказал Маркс, садясь на свой диванчик. – Смешно и трогательно… А две правдивые мысли вот какие. Во-первых, я тогда действительно был словно одержим бесом – бесом философских исканий, бесом добывания истины.
– Этот бес не отпустил вас до сих пор. Он разве что лишь сменил философское обличье на экономическое.
– Если угодно, да, – согласился Маркс, – в соавторстве с этим бесом мы написали вот эту книгу, – он взвесил на руке том «Капитала», – и готовим еще две такие. Свод неба я не обрушил, но эти книги когда-то хорошо помогут обрушить устои буржуазного общества… Вторая же мысль – ради нее-то я и обратился к юношеским стихам Фреда – состоит вот в чем: «Кто мчится вслед за ним, как ураган степной?» Вы слышите? Черный сын Трира мчится вслед за монтаньяром Освальдом…
– Я все-таки думаю, что это тоже романтическая гипербола.
– О нет! Эти слова, написанные тогда, возможно, и без особых раздумий, в общем-то оказались пророческими.
– Каким образом? – все не соглашался Лафарг.
– А таким, что у меня все приходит позже, чем у него, и я всегда следую по его стопам.
– Я бы поверил, если бы эту книгу, главный труд вашей жизни, – Лафарг подтолкнул «Капитал» ближе к Марксу, – книгу, производящую полный переворот в нашем представлении о современном обществе и его будущих судьбах, написал он, а не вы. Но, насколько я понимаю, дело обстоит не так.
– Я запрещаю вам так говорить! – Маркс поднялся. – Энгельс семнадцать лет занимается постылой ему торговлей едва ли не исключительно ради того, чтобы я мог работать над этой книгой и над другими. Кто может предвидеть, что совершил бы Фред, если бы эти семнадцать лет были для него годами свободы, а не каторги… Вы читали его «Наброски к критике политической экономии»?
– Кажется, нет… Нет еще… Времени не было, – смутился Лафарг.
– Ну вот! – Маркс удрученно опустился на свое место. – На пустомелю Прудона у вас время нашлось, а великолепную, да что там, гениальную – учтите, я не бросаюсь этим словом, подобно многим людям, – гениальную работу Энгельса вам прочитать недосуг… Мы с Арнольдом Руге напечатали ее в «Немецко-французском ежегоднике» в феврале сорок четвертого года. До этого я видел Фреда лишь один раз – осенью сорок второго в Кёльне, когда он зашел ко мне – к редактору «Рейнской газеты». Первая наша встреча ведь была довольно неприязненной. Я полагал, что он целиком под влиянием Бауэров и заодно с ними. Представляете картину: человек славит меня в прозе и стихах, а я смотрю на него бука букой…