Я все еще влюблен

Энгельс рассмеялся. И смех его, такой звонкий, беззаботный, веселый, прозвучал столь неожиданно и странно в этом мрачном зале, среди охваченных страхом и отчаянием людей, что все обернулись, а некоторые даже подошли взглянуть на человека, который так смеется здесь в такое время.

— Вы сказали, сэр, — обратился к Энгельсу высокий господин с пышными бакенбардами, — что мы все завидуем Мендл у. Да, это так. Но разве вы сами ему не завидуете? Разве ваша фирма в отличие от всех нас не несет в эти дни никакого ущерба?

— Позвольте, господин Трост, — вмешался владелец трех крупных шелкопрядильных фабрик желтолицый горбун Джон Понди. — Задавать такие вопросы не корректно. В конце концов, это коммерческая тайна…

— Ах, какие теперь, к черту, тайны! — вспылил Трост. — У меня находится в пути на кораблях тридцать пять тысяч мешков кофе, и каждый мешок, прибыв в Англию, станет дешевле на фунт стерлингов. Значит, господин Понди, я теряю на этой операции тридцать пять тысяч фунтов. А это четверть всего состояния нашей семьи. Вот вам моя тайна, съешьте ее!

Казалось, Трост готов был с кулаками ринуться на горбуна, но тот негодующей походкой отошел в сторону. Пожалев о сцене, которая могла бы быть очень занимательной, Энгельс сказал:

— Разумеется, и наша фирма несет ущерб, господин Трост, так что все мы сейчас, как в судный день, находимся в одинаковом положении.

— Но почему вы так беззаботны и веселы, черт возьми, почему у вас такое радостное настроение? — не унимался кофейный торговец.

Энгельс видел, что его настроение злит не одного Тро-ста, а всех, но это-то ему и нравилось, ему хотелось еще подлить масла в огонь, и он сказал:

— Вероятно, потому, господин Трост, что наша фирма пока все-таки понесла гораздо меньший ущерб, чем вы. Я лично потерял лишь триста фунтов; после выплаты дивидендов при благоприятном исходе эта сумма может упасть даже до ста восьмидесяти фунтов.

— На вашем месте я бы и в этом случае не радовался. Разве сто восемьдесят фунтов валяются на дороге? — мрачно пробубнил Трост.

— Я думаю, — Энгельс оценивающим взглядом прицелился в Троста, — что вас может ввергнуть в безграничное уныние утрата даже одного пенса.

— Пенс — это тоже деньги! — вызывающе выпалил Трост. — И я знаю, как из пенсов делать фунты.

— Да, конечно, вы знаете, — охотно согласился Энгельс и отвернулся от Троста. — Надо иметь в виду, господа, что сейчас стоят морозы и дуют восточные ветры, из-за чего ни один корабль не может прибыть в Англию. Если это продлится еще одну-две недели, то цены на все продукты наверняка повысятся.

— Вы в этом уверены? — тревожно спросил кто-то.

— Абсолютно! — беззаботным тоном подтвердил Энгельс. — Как и в том, что при первом же западном ветре, который пригонит огромный флот, цены еще более стремительно полетят вниз, безжалостно разрушая все попытки взвинтить их.

— Значит, нам надо молить бога о восточном ветре? — спросил Трост.

— Все предприниматели Манчестера, кроме вас, сударь, — Энгельс легко повернулся на каблуках к вопрошавшему, — уже давно забыли все другие молитвы.

Трост что-то хотел ответить, но в это время, довольно бесцеремонно оттолкнув его, в самую середину столпившихся фабрикантов и кузнецов ворвался небольшого роста тщедушный человечек и перепуганно затараторил:

— Вы слышали, господа? Вы слышали?.. Вчера в Фейлсуэрте рабочие повесили чучело своего фабриканта Лидла!..

— Кто вам сказал? — перебил тщедушного вестника Поттер.

— Да сам Лидл! Он здесь, вон стоит!

Все посмотрели в сторону, куда указывал человечек. Шагах в пятнадцати в окружении нескольких биржевиков стоял сухопарый элегантный джентльмен и что-то рассказывал, его слушали внимательнейшим образом.

— Вот человек и прославился, — тоном отчаянного завистника сказал Энгельс.

— Как можно над этим шутить! — возмутился тщедушный. — Вчера они повесили чучело Лидла. А вы уверены, что завтра они не захотят продолжить эту ужасную игру? Вы уверены, что завтра они не повесят чучело Пальмерстона, а послезавтра?!

— Я уверен в том, — Энгельс сверху вниз добродушно посмотрел на человечка, — что долго пробавляться чучелами рабочие не станут.

— Что?! — у тщедушного задрожала челюсть. — Вы допускаете мысль… — дальше он говорить не мог.

— Вполне допускаю, — Энгельс кивнул головой. — Но утешением тут может служить другая мысль: если правильна пословица «кому суждено быть повешенным, тот не утонет», то правильно будет сказать и наоборот: кому суждено утонуть, того не повесят. Так как многим из присутствующих сейчас в этом зале предстоит утонуть в волнах кризиса…

— Оставьте, господин Энгельс!

— Но разве это не правда? Разве уже не утонули около двадцати фабрикантов в нашей шелковой промышленности? Разве не пошли на дно Беннок, Туэнтимен и Ригг? А за границей! Шрёдер — в Гамбурге, Хаймендаль, Линде, Трапненберг — в моем родном Вуппертале. В Вене обанкротились сто пять фирм. В Америке картина еще выразительней… Ясно, что этим людям уже никак не грозит опасность быть повешенными. Кто же вешает утопленников!