Я внук твой …

Он хочет приехать ко мне в Хеллебос и сфотографировать меня для своей газеты. Я говорю, что это можно сделать в любое время. Потом вдруг вспоминаю, что обычно писатели – занятые люди и имеют свои привычки и свой распорядок.

– Только, если это возможно, не раньше одиннадцати утра. Я работаю допоздна и потом отсыпаюсь.

Меня опять захватывает тоска, я даже боюсь прощаться с Бенуа. Мне страшновато опять оказаться в темном кабинете – напротив экрана ноутбука. Это ведь действительно может быть пугающим занятием – каждый день в течение нескольких часов ощущать импотенцию.

– Бенуа, тебе нравится то, чем ты занимаешься? Твоя работа?

– Да. Я же фотографирую! – он заговорщицки шепчет мне: – Дело в том, что я так избавляюсь от комплекса неполноценности. Это мой секрет.

– Хорошо, доверь его писателю.

– Я просто очень обычный человек, ничего интересного. Похожий на всех остальных. А все остальные – вообще одинаковые. Есть, конечно, сумасшедшие, но это неважно. А когда я делаю портрет, то все получаются очень разные, и мне говорят, что я поймал характер человека. Моя личность в другой личности – бах! – и получается характер. Ты понимаешь?

Бенуа ставит бокальчик на стол и глядит на часы. Потом улыбается.

– Я придумал это только что. На самом деле я необыкновенный, просто я очень люблю рассуждать во время пива. Тебе нравится, а?

Мы расстаемся с ним около Центрального вокзала, и после того, как он садится на автобус, я бегу в супермаркет. Две маленькие “Леффе” на дорогу, большую на вечер, виски, красное вино – две бутылки про запас, на всякий случай.

Маленькие “Леффе” я выпиваю на заранее приглянувшемся мне месте – на полдороге между Эрне и моей виллой. Там еще маленький каменный мостик над водоотводной канавой. Можно глядеть на проносящиеся в темноте автомобили, на свой велосипед, терпеливо стоящий, словно лошадь на привязи. Становится очень уютно, мне кажется, я буду потом вспоминать это место.

Через три дня меня привезли в город Намюр, я выступаю перед местной публикой в книжном магазине. Меня мудро напоили пивом перед встречей, знакомый уже десятиградусный “Троппист” заряжает энергией. Я стараюсь почувствовать, насколько он добродил.

Рядом со мной молодая критикесса из Туниса, которая не понимает по-английски. А то я мог бы ей рассказать про то, как я жил в ее стране, когда мне было два года. Вернее, я не смог бы рассказать ей ничего кроме того, что это было мое детство и мне кажется, что я иногда чувствую запах Туниса. Правда, когда мы с женой проводили в Тунисе медовый месяц, я так и не смог почувствовать того запаха.

Во время этого медового месяца Мохаммед повел нас на дискотеку в ночной клуб “Наполеон”. Когда я достаточно разогрелся тунисской

“бухой”, в клубе появились четверо здоровенных сенегальцев, и наши девушки – моя жена и русская подруга Мохаммеда – начали с ними танцевать. Девушки говорили, что просто прельстились размерами сенегальцев, танцевать с такими крупными, к тому же черными-пречерными мужчинами им еще никогда не приходилось. Для меня это было приемлемое объяснение, для Мохаммеда – нет.

Видно было, как затрепетали его ноздри, когда он подошел к самому низенькому из черных танцоров, в ухе которого торчал алмаз. Этого алмаза хватило бы на десять медовых путешествий. У них у всех было по бриллианту, у самого большого был самый большой. Потом Мохамммед крикнул мне: “Уводи баб”, и я , видя, как гордо встает из-за стола наш друг Маджиб, воспрянул духом. Один из сенегальцев толкнул

Маджиба в грудь, и я начал загонять девушек к выходу, сгреб со стульев их кофточки и сумочки. Когда я наконец провел их через коридор, вытолкнул на улицу и вбежал обратно, все было закончено.

Они стояли и просто спорили, у кого какие родственники где работают, сколько братьев могут собраться через пять минут, чтобы уничтожить братьев с другой стороны. Кто может танцевать с девушками в клубе

“Наполеон”, в клубе “Самара”, в клубе “Манхаттан” и прочих уважаемых учреждениях. Самый большой сенегалец просто стоял и морщил лоб, быстро говоря и тряся перед собой раскрытой ладонью.

Мохаммед, в ответ доказывая что-то сенегальцам, увидел меня и кивнул, Маджиб положил мне руку на плечо, еще один араб улыбнулся мне. “Не волнуйся, все хорошо”, – сказали они. И потом мы тихо отправились по домам, точнее, мы с женой отправились в отель, девушка Мохаммеда – в другой, а Мохаммед нас всех проводил. И нерастраченная “буха” еще долго попусту бегала вместе с кровью у меня по жилам.

Молодая критикесса из Туниса прочитала свою рецензию на мою книгу, я понял, что ей не слишком нравится литература такого типа.

Теперь пришло время выступать мне. Я признался, что пишу новый роман