Я вижу солнце

Поет о чем-то своем, неповторимом. Так умеют петь только мельницы. Поезда тоже поют, но иначе. Их песня - шумная. Мельница гудит вовсю, но все же тишина здесь такая, что слышишь, как в углу скребется мышь, как гдето далеко лает собака, а в камышах жалобно воет шакал.

А вот возни Беглара в мельнице не слышно! Переверни он здесь все с ног до головы, ты и не заметишь этого, потому что сам Беглар - часть мельницы, неотъемлемая ее часть. Он поет вместе с мельницей, и мельница не может неть без Беглара... Сквозь сон я вижу, как Беглар выбирает меркой кукурузу из моего мешка и ставит мерку на пол, как он украдкой оглядывается на женщин, потом на меня и, убедившись, что ни женщины, ни я не замечаем его манипуляций, засыпает кукурузу обратно в мой мешок. Я вижу это, но если б даже я спал мертвым сном и не видел бы ничего, я знаю, что Беглар не возьмет ни грамма кукурузы ни из моего мешка, ни из мешков дремлющих у огня женщин, ни из того крохотного, синего в горошинку, мешочка. Потому и пустует частенько "казенный" ларь в Бегларовой мельнице и потому любит Беглара все наше село.

Я тоже очень люблю моего Беглара и, согретый этим чувством, я засыпаю...

Я проснулся от злобного лая собаки. Кто-то изо всех сил стучался в дверь. Я встал. Кряхтя и ворча, Беглар подошел к двери и откинул засов. Дверь со скрипом распахнулась, и в мельницу вступил высокий покрытый снегом мужчина с мешком на плече. Беглар попятился назад, женщины повскакивали. У меня что-то застряло в горле, я весь похолодел: перед нами стоял бригадир Датико.

- Здравствуйте, чего вы переполошились? - Он сбросил мешок на пол и протянул к огню озябшие руки.

Мы молчали. Я не видел Датико с того страшного дня.

Он не показывался нигде. Теперь, увидев его, я онемел от удивления, ненависти, страха и возмущения. Во рту у меня пересохло, язык прилип к нёбу, колени задрожали, и, чтобы не упасть, я сел.

Датико снял с плеча ружье, поставил его в углу, стряхнул с одежды снег и сел рядом со мной. Я отодвинулся.

- Не чумной я, чего ты боишься? - сказал Датико недовольно.

Я не ответил. Беглар и женщины продолжали стоять и молчать, не отрывая глаз от Датико.

- Вы что, человека не видели? - обратился Датико к ним.

- Почему же, человека мы видели... - ответил Беглар и присел на ларь. Женщины сбились в углу.

- Давненько у.нас не бывало такой зимы... Народится кукуруза - дай бог! - нарушил Датико неловкое молчание и стал скручивать цигарку.

- Тем более - у тебя... - вставила Аквиринэ.

- Смеешься, старая?

- Зачем мне смеяться? Ты, эвон, приволок два пуда кукурузы, а мне эта горсть муки должна хватить до нового урожая!..

- Ну, знаешь! Я тебя не грабил, ничего у тебя не отбирал...

- Не знаю... Человека ты убил, теперь, наверно, начнешь грабить людей...

- Будь ты мужчиной, заставил бы я тебя проглотить свой ядовитый язык! Датико сильной затяжкой ополовинил цигарку.

- Будь я мужчиной, показала бы я тебе, что такое кровь и как надо резать людей, выродок ты этакий! - ответила Аквиринэ и плюнула в огонь.

Датико побледнел, но ничего старушке не ответил.

- Спешу я очень, - обратился он к Беглару, - после этого, - он показал на жернов, где мололась моя кукуруза, - засыпь мою.

- Теперь очередь Макара,

- Макар подождет!

- Он придет на рассвете...

- Ничего, подождет, а я спешу!

Беглар смолчал. Датико поднял свой мешок, подтащил его к жернову.

- Давно я не ел твоих лепешек, Беглар! - улыбнулся Датико Беглару.

- Может, еще прикажешь подать тебе жареного поросенка?

Датико обмер.

- Беглар, не растравляйте меня... Взял я грех на душу, теперь мне уже нечего терять... - сказал он и бросил взгляд на свою винтовку. Беглар придвинулся к своей кремневке. Тогда Датико подошел к стене, снял кремневку, подбросил ее в воздух, схватил за ствол и со всего размаху ударил прикладом об землю. Потом открыл дверь, забросил ствол в снег, а приклад швырнул в огонь.

Беглар не сдвинулся с Места, лишь проглотил слюну.

Датико взял свою винтовку и уселся у огня.

- Видал? - показал он Беглару на начавший дымить приклад.

- Чтоб тебя увидела смерть, и чтоб не было тебе в жизни счастья и радости, и чтоб сгнили в земле твои кости, как гниют кости моего мальчика! Чтоб оплакали тебя и надели траур по тебе твои родные! - сказала Матрена, и губы у нее задрожали.

- Да кто станет оплакивать его? Кто наденет траур по нем? - добавила Федосия.

- Федосия, не выводи меня из терпения... Теперь я зверь! Остерегайтесь меня! - привстал Датико.

- Чтоб ты пропал и исчез, чтоб не приняла тебя земля! Душегуб! Ты еще грозишься? Что со мной может стать хуже того, что уже стало? Изверг ты! Убийца!

- Не я убил ваших сыновей... Будь они поумнее, ходили бы сейчас живыми и невредимыми, вроде меня!

- Что?! Что ты говоришь?! Да им... Да они... Они и сейчас, мертвые, живее тебя, падаль ты этакая! Как ты смеешь даже заикаться о наших мальчиках?! - Матрена хотела сказать еще что-то, но подступившие рыдания не дали ей договорить. Она закрыла лицо руками.

Моя кукуруза сошла вся. Жернова загрохотали громче. Датико стал развязывать свой мешок.

- Теперь очередь Макара, - сказал тихо Беглар.