Она самая образованная и красивая женщина в нашем селе. Зовут ее Кетеван, Кето, и она как две капли воды похожа на матерь божью Марию, изображенную на нашей иконе (икона эта давно уже хранится в нашем старом сундуке). И поэтому, наверно, никто до сих пор не осмелился признаться тете в любви. Так и ходит она в незамужних девках. Я очень люблю свою тетю и боюсь, чтобы она не вышла замуж. Тетя, видимо, догадывается об этом и потому не спешит с замужеством. Иначе за чем же дело стало?
Я лежу навзничь в своей кровати, и сна ни в одном глазу.
- Тетя, - зову я шепотом, - Ну?
- Спишь?
- Чего тебе?
- Отчего это Датико-бригадир заладил каждый день ходить к нам?
- А я почем знаю!
- Пусть не ходит!
- Гнать человека из дому, что ли?
- Не знаю... Пусть не ходит... Сидит командует: воду ему принеси, узнай, почему собака лает, пойди туда, пойди сюда... Знаю я, что ему нужно!
Тетя молчит.
- Тетя, сколько тебе лет?
- Да спи ты, чертенок!
- Скажи!
- Ну тридцать пять.
- А почему ты не выходишь замуж?
Тетя не отвечает. Я слышу ее ровное дыхание и жду.
Но проходит минута, другая, а она все молчит.
- А, тетя?
- Спи, Сосойя, завтра тебе на работу!
- Почему ты не выходишь замуж?
- Вот пристал! Да не берет меня никто! Не нравится твоя тетя никому!
- Врешь! Ты всем нравишься, и Датико любит тебя!
- А он не нравится тебе. Так?
- Так!
- Ну и отлично. А теперь засни!
Я засыпаю. Я вижу сон: перед нашей сельской церковкой в белом подвенечном платье стоит тетя - стройная, красивая, как божья матерь. У ее ног - на коленях - все мужчины нашего села. Я тоже подхожу к ней, опускаюсь на колени и прошу, умоляю ее не выходить замуж. И тетя соглашается. Она снимает подвенечное платье, обнимает меня, и мы идем домой.
* * *
Утром до полудня я занимался дома по хозяйству. Потом уложил завтрак в школьную сумку, сбежал к ручейку, взял мотыгу, продел ее черенок сквозь ручку сумки и помчался к почте.
Вся наша бригада уже была в сборе. Задрав головы, люди слушали радио. Висевший на столбе старый, изодранный репродуктор дрожал и хрипел. Как только, я подошел к столбу, репродуктор умолк.
- Здравствуйте, земляки! - приветствовал я собравшихся.
Никто мне не ответил.
- Здравствуйте, люди! - повторил я.
Снова молчание.
- Дядя Герасим! - встряхнул я соседа. - В чем дело?
Герасим посмотрел на меня отсутствующим взглядом, присел на ступеньки лестницы, скрутил цигарку и, не произнеся ни слова, закурил.
- Дядя Асало, что случилось? - бросился я к другому соседу. - Что здесь происходит?.
Асало оглядел меня с ног до головы, потом отвернулся и тихо сказал:
- Война, Сосойя, война!
- Какая война, дядя Асало?
- Обыкновенная: драка, убийство, кровопролитие...
Понял?
- С кем?
Асало махнул рукой.
- С кем? - повторил я и огляделся. Люди вокруг меня стояли притихшие, испуганные, бледные.
- С Германией! - ответил наконец кто-то.
- С какой Германией?
- О господи! - вздохнул Асало. - С зеленой!
Я понял, что случилось нечто страшное, пришла великая, небывалая, необычная беда. Столько испуганных, онемевших людей я никогда еще не видел. И я испугался Меня обуял страх, какой находит на мальчишку, которого в полночь заманили на кладбище и оставили там одного Я подсел к дяде Герасиму и положил руку ему на колено.
Герасим удивленно взглянул на меня, потом погладил по голове и сказал:
- Идя, сынок, домой и не бойся!
Я встал и поплелся.
- Сумку и мотыгу забыл!
Я вернулся, забрал свои манатки и пошел домой.
Солнце уже стояло высоко над Толебскими горами, когда я миновал мост через Супсу и свернул на тропинку.
- Сосойе Мамаладзе - мой привет!
Я поднял голову. Передо мной стоял Лука Поцхишвили с огромной корзиной за спиной. Пот лил с него ручьями.
- Будь другом, Сосойя, помоги-ка снять корзину!
И помог; Лука кряхтя сел, уперся спиной в корзину, рукой показал мне место рядом с собой и начал:
- Яблоки вот несу на базар. Знаешь ведь мою яблоню? Ну да, у свинарника... А свинью мою видел? Супоросая... И корова стельная... Ты погляди-ка на яблоки...
Вынь, посмотри. Только не ешь! Этих - не ешь, они для базара, а завтра приходи ко мне и нарви сколько душе угодно... Табачок у тебя найдется? Вот спасибо!.. Хороший сегодня день. Мне бы с утра да в поле! Но что поделаешь! Деньги-то тоже нужны. Дай-ка бумажку... Вот спасибо!.. Спросить нашего бригадира, так... Спички есть?
Вот спасибо!.. Ему-то что? Ни жены, ни детей! Мальчика, говорит, пришли с утра. Вот еще! Мальчик в этом году в институт поступает, а я его пошлю поле мотыжить? Как же! Только и думаю! Прав я? Что ты молчишь, дурень?
Скажи хоть слово!
- Война, дядя Лука!
- Что? Какая война?
- Германия напала!
- На кого? - На нас.
- На кого - на нас?
- На нас, на Советский Союз.
- Когда?
- Сегодня!
Лука вдруг побледнел, поперхнулся дымом и зашелся от кашля. Он схватил меня за руку и сжал ее так, что пальцы у меня посинели. Отдышавшись, он с трудом выговорил;
- Кто это сказал? - Радио...
- Не может быть!
- Радио сказало...
- Ты шутишь! Шутишь ведь, а? - в голосе Луки прозвучала мольба.
- Да нет, дядя Лука... Передали по радио...