Я – Виктор Цой

Странная, однако, эта кофейня – мы будто сидим внутри лаконично оформленной узкой стеклянной витрины, где присутствуют пара покрытых черным лаком столиков, такая же черная стойка баристы с кофемашиной и репродукция «Жидких часов» Дали на белой стене. Да и сами мы похожи на манекены с нашими прилипшими к лицам влажными волосами. Ночная улица пуста, и некому поглазеть на эту живописную картину сквозь высокое и длинное стекло. Запах кофе из чашки щекочет нос, манит меня, но рано еще. И моя голова устало лежит на руках, сложенных на столе. По замыслу, силы меня покинули, и потому негоже сразу хватать чашку. Хотя очень хочется. «Пейте кофе! Вам это нужно! Поверьте – сразу станет легче! Пейте кофе, Алия!». – уговаривает Марат меня. Сердечный какой. Я медленно поднимаю голову, придвигаю к себе чашку, принюхиваюсь. И потом делаю маленький глоток. Мой престарелый «милый друг» выжидающе смотрит на меня. Я замираю на пять секунд. А потом жду еще три секунды, не дыша. И лучезарно улыбаюсь, к видимому удовольствию Марата. Улыбка честная, притвориться не получилось, поскольку кофе на самом деле шикарный. «Я же говорил!», – торжествует Марат. Воротник его бордовой рубашки плотно застегнут, так же, как и манжеты рукавов, что снова навевает мне мысли о его маньячности… Остальное кофе я выпиваю одним большим глотком. «Вы казашка?» – вдруг спрашивает Марат. Вопрос, который никогда не обходится клиентами. Таков уж наш город, где от разврата до патриотизма один шаг. «Полукровка, как и вы», – отвечаю я. Наше преимущество, метисов и метисок, в том, что мы имеем полное право не примыкать ни к какой религии – ни к папиной, ни к маминой, дабы не поколебать семейные узы. Возможно, антирелигиозность метисов и есть причина того, что нас так много в моей профессии. «Это хорошо, – говорит он. – Мы, метисы, все талантливы». Все еще пытается меня убедить, что он действительно верит в то, что когда-то был метисом Виктором Цоем. Потроллить его, что ли? «А я вас, корейцев, не люблю. Вы собак едите», – говорю. Он как-то мгновенно мрачнеет. И пытается тут же атаковать: «Во-первых, вы до этого называли меня полукровкой. А это не совсем кореец. Во-вторых, вы вот едите лошадей, и ничего ведь. Считаете это нормальным». Подал мне встречный иск, как говорится. Кажется, надо рассердиться – налицо межнациональный конфликт, который грех не раскалить до предела. Я медленно двигаю чашку рукой к краю стола, пока она не падает и не разбивается вдребезги. Это, конечно, по-детски все и примитивно, но всегда действует. «Я заплачу за чашку!», – тут же кричит Марат баристе. И тихо произносит, уже мне: «Извините, не надо было мне открывать эту тему. Сглупил, извините! Я, кстати, полюбил конину». Полюбил, ага. Быстро он как-то сдулся, даже для чмошника. Не по-мужски. Теперь самым большим достоинством мужчины считается совсем не то сомнительное, физическое, а другое, типа духовное – его национальность. В 21 веке размеры членов уже не правят мужским балом – ныне они соревнуются между собой величием собственных наций. А вот ему пофиг, даже особо не цеплялся за эту тему. Впрочем, чего еще ожидать от психа? Как однажды сказал бывший мой клиент и по совместительству многолетний пациент психиатрической клиники: «У пролетариата, алкоголиков и шизофреников нет родины – им везде плохо». Надо бы размяться.

Я пока босиком – мои красные туфельки сушатся на низкой прямоугольной батарее у стекла. Я встаю и подхожу к батарее, сажусь на пол, прислонившись к ней спиной. Горячо неимоверно, и это радует. Раздвигаю ноги в стороны, что вкупе с моей юбчонкой смотрится несколько порнографически. Бариста глядит на меня неодобрительно, но не возмущается – посетителей все равно нет, и я могу вести себя более-менее вольно.