Я верую – Я тоже нет (Je crois – Moi non plus)

Бегбедер: Да, но меня удивляет, что эти превращения так мало тебя волнуют. В наши дни миф о Франкенштейне стал руководством к действию для многих врачей, и они берут на себя миссию природы или Бога, перекраивая человека по желаемому образу и подобию. Когда они изменяют лица, форму губ, омолаживают женщин и мужчин, за этим стоит отказ от старения, то есть от естественного процесса.

Ди Фалько: Так можно обмануть окружающих, даже самого себя, но природу-то не обманешь. Если человек прибегает к операциям, потому что лихорадочно ищет возможности отодвинуть последний рубеж, если им движет патологическая потребность, как бедной Лоло Феррари,[56] я не могу быть «за»; но если такая операция способна кого-то осчастливить, почему бы нет?

Бегбедер: Трисомию зародыша выявляют с помощью амниотической пункции. Официально принято назначать женщинам это обследование, и в случае, если в хромосомном наборе плода оказывается три идентичных хромосомы вместо пары, женщина принимает решение прервать беременность, то есть сделать аборт, уничтожить вынашиваемого ребенка. Общество, по сути, выбраковывает тех, чье появление на свет нежелательно, и через несколько лет эта категория человеческих существ исчезнет. Так что это: прогресс или нет?

Ди Фалько: Ученые и деятели Церкви расходятся во мнениях о том, на какой стадии развития можно говорить о человеческом существе. С момента зачатия? Через несколько недель? Я не могу согласиться, что такой отбор прогрессивен для человечества. Мне хорошо известны случаи трисомии, случаи с детьми, отстающими в развитии, – они есть в моем близком окружении. Я имел возможность наблюдать, как они развиваются, как родители несут это, казалось бы, тяжкое бремя (на деле их привязанность к такому ребенку часто сильнее, чем к другим детям), как они окружают его заботой, помогают ему расти, делать успехи. Поэтому в принципе я не могу согласиться с идеей аборта даже в отношении таких детей. Но снова замечу: легко нам говорить, ведь ни ты, ни я не пережили подобного. Ответ могли бы дать семьи, которых прямо касается этот вопрос. Однако когда их спрашивают, более 90 процентов говорят, что не жалеют о том, что не прибегли к аборту.

От этого способа отбора у меня мороз по коже. Где здесь начало, где предел? Нужно ли в таком случае допускать рождение плода с симптомами нанизма[57] и т. д.?

Стремление к генетическому улучшению рода человеческого путем дородового отбора противоречит самым глубоким моим убеждениям, как и убеждениям Церкви.

Бегбедер: Оно сродни страшной нацистской теории, выведенной из достижений евгеники. И в конечном счете, уничтожая генетически анормальные зародыши, не принимает ли тем самым общество, пусть неявно, некую soft[58] форму той же теории, одобряемую огромным большинством?

Сам я признаю: было бы не вполне честно утверждать, что я категорически против такой селекции. В принципе это кошмар. В то же время у меня есть Хлоя, и я совсем не хотел бы, чтобы она была инвалидом.

Ди Фалько: Я не бросаю камень и не сужу тех, кто поддерживает вмешательства, касающиеся зародышей с пороками развития, потому что, говоря откровенно, если бы я столкнулся с таким случаем, зачав ненормального ребенка, не знаю, что бы я решил.

Бегбедер: Вероятно, наука позволяет человеку двигаться к прогрессу, и нас все же восхищают достижения науки и улучшение жизни – жизни, которую ты защищаешь и которая улучшается день ото дня благодаря науке. Если Бог есть и Он создал мир, то Он создал и науку.

Ди Фалько: Церковь не отвергает прогресс при сохранении уважения к достоинству человека.

Бегбедер: Завершая главу не столь серьезной темой, я хотел бы коснуться отношения Церкви к браку и супружеской верности.

Ди Фалько: Седьмая заповедь: «Не прелюбодействуй».

Бегбедер: Вот именно. В мире сексуальной свободы Писание и Церковь в этом отношении тоже совершенно устарели. Не знаю, сколько раз я должен буду прочитать «Богородице Дево» и «Отче наш», но и у самых благонравных людей понятие верности, как правило, не в почете. Оно актуально менее чем когда-либо. Я даже сомневаюсь, человечно ли это понятие. Да, человечно ли требовать от кого бы то ни было всю жизнь заниматься любовью с одной и той же особой? Это трудно, независимо от того, состоит пара в браке или нет. Супружеская верность – принцип другой эпохи, придуманный мужчинами: им нужна была уверенность в том, что они действительно являются отцами детей, которых рожают их жены. То же самое с браком: он позволял – а часто и в наши дни все еще позволяет – мужу держать жену взаперти и в полном подчинении. Одного мужчины не предусмотрели: придумав эту систему, они держат взаперти и самих себя.

Что касается верности, я, пожалуй, сторонник идей 1968 года, анархист. Думаю, что двое могут любить друг друга, уважая обоюдную свободу.

Ди Фалько: Почему же ты женился?

Бегбедер: Потому что это красиво.

Ди Фалько: Ты считаешь, что принятие обязательств перед Богом и перед мэром способствует долговечности союза?