Я верю в вечность

В холод и стужу, и снова нагой.

Где чудо?

Рассвет сменяется закатом,

И неизменна ночь за днем,

За солнцем — лунная соната.

Цветенье радуг за дождем.

За песней шквал аплодисментов,

За ветром — пахнущий простор.

Но чудо где, там сто моментов,

Чтоб посчитать его за вздор.

Подари

Подари мне свет в оконце,

Подари улыбку солнца,

Подари.

Пусть отчаянным мерцаньем,

Все истлеют ожиданья

До зари.

Пусть таинственно взметнется

В небе радужная россыпь

Наших чувств.

Пусть ворвется в душу тайна,

Возродятся пусть желанья

Снова. Пусть.

Акростих

Панегирический отброшу нынче тон,

Елейны речи уступлю поэтам тонким,

Тобою просто подышу, мой милый Дон,

Разинув рот на красоту своей сторонки.

Обезоружена стою я перед храмом,

Паломник мысленный, увы, такая я.

Ах, моя родина, моя вторая мама,

Великодушная, бескрайняя земля.

Лесами щедрая и почвой плодородна,

О чем еще, казалось бы, мечтать?

Вагончик тронулся, да нет уже народа,

Казенный терем — людям благодать!

А дальше будет что? Как знать, как знать.

Глюк

Верь — эхо долго раздается,

Дверь — так видна при свете солнца.

Сад — до сих пор тобою дышит,

Ад — это дальше, это ниже.

Ночь — переполнена сияньем,

Прочь — ненавистные прощанья,

Стук — так сердца опять рыдают,

Глюк — так бывает, так бывает.

Бежать не больно

Бежать — не больно,

Грустить — довольно,

Кричать негромко

по пустякам.

Стучать по нервам,

Во всем быть первым —

Азарт — бравада,

И стыд, и срам.

Идти по шпалам,

Грустя помалу —

Все это берег

не той реки.

Лишь свет далеко

Заблещет в око —

И прочь осколки

Былой тоски.

Даная и Персей Поэма по мотивам мифов Древней Греции

Не разгадать секрет судьбы-всезнайки,

Не удлинить нам отведенный путь,

И замысел Господень не спугнуть,

Какие не придумывай здесь байки.

Между холмами Аспид и Лариса,

Где взгляд бросает к морю цитадель,

Зарю встречает трелью свиристель,

Пускают корни сосны, кипарисы.

Лишь только Гелиос появится с востока,

Направив пламень колесницы в океан,

Задышат свежестью олива и бурьян,

И склоны гор взглянут цветущим оком.

На холм отары гонят пастухи,

Чертя границу меж Гемерою и Никтой.

И гвалтом радостным рассветною минутой,

Весь Аргос криком будят петухи.

В полях быки в кожевенной упряжке

Уже прокладывают плугом борозду,

За ними, сдерживая крепкую узду,

И землепашцы шагом идут тяжким.

А за туманом снежных облаков

Вершина кроется высокого Олимпа,

Всеочищающим накрыта оком чьим-то

Обитель скромная блистательных Богов.

И мир уверенно живет, цветет и зреет,

Пускай шумит несдержанный Борей,

Пускай кипят раздоры меж царей,

Природа греется заботой щедрой Геи.

В дворце монаршем сын Абанта и Аглаи

Законы царственные Аргосу чинит,

И неизвестный вдохновеннейший пиит

Штрихи Акрисия в историю вдыхает.

Задумчив царь, тревогою охвачен,

Уже прославлены аргосские щиты,

Уже расставлены границы и мосты,

А все не чувствуется искренней удачи.

— Апатэ правит миром, Эвридика, —

Устав от мыслей, молвит он жене, —

Лишь, кто хитер, тот будет на коне,

А храбрецу — фамильный склеп да пика.

Как не гордись своей великой силой,

И завоюй хоть весь Пелопоннес,

А впереди — все тот же темный лес,

И бесконечный шум верховья Нила.

— Очнись, супруг, не всех дарит Эфир,

Есть день и ночь, зима и радость мая,

А у тебя ведь дочь растет Даная,

Тебе ли не потворствует Зефир?

— Ах, все безумие, осколки бытия,

В чем радость жизни — кто об этом знает?

Я обожаю милую Данаю,

Но что с того? Чем выше в этом я?

В чем мой удел? Что в свете ждет Селены,

Коль Немесида путь мне преградит.?

Накажет ли сего воителя Кронид

И одарит ли памятью нетленной?

Когда настигнет злобная Таната?

Дозволит ли издать последний стон?

И не поможет предок Посейдон

Мне избежать ужаснейшей расплаты?

— Твой разговор сродни уничиженью,

Он плавит мозг, ничуть не грея душу,

Ты лучше мнение Оракула послушай,

Мудрее нас он, в этом нет сомненья.

Неистово клокочет Эврос рядом,

Волною бурной берег омывая,

И беспокойных белых чаек стая

Кружит над оживленным водопадом.

Белесых гор мечтательные станы

Рельефу дарят скучно-светлый тон,

И у подножья страстный Альякмон

Тревожит брызгами цветущую фригану.

Акрисию лицо сковала мука,

И выше гор, безмолвнее тоска,

Оракул предсказал ему с листка:

— Нескора смерть, но от руки родного внука!

Лишь подрастет Данаи сын слегка,

Могучую он силу обретет,

Ты станешь на пути его, и вот

Не дрогнет парня крепкая рука…

Монарху весть — отравленное зелье,

Подобной участи не вверишь и врагу.

— Данае девственной остаться помогу,

Отныне жить ей в темном подземелье…

Царя и Эвридики хмуры лица.

Что за судьба у дочери теперь:

Мрак медных стен и сомкнутая дверь,

И на подушке веточка маквиса.

Печальный холод душу обвевает.

Лишь злобный блеск в унылых зеркалах,

И тени мрачные, что прячутся в углах —

Таков обзор теперь для глаз Данаи.

Нет, нет, не плачет, слез давно уж нет.

Она смирилась с тяжестью доноса,

А от видений мрачного Гипноса

В окне не ищет больше солнца свет.

Темницу строил будто сам Аид,

Что склеп угрюмый для живой Данаи,

Лишь мышь-норушка под полом играет,

Да слышно пение вдали Океанид.

Так день за днем потоком бесконечным

Несчастная царевна прозябает,

То стену отрешенно созерцает,