Я вас люблю – терпите!

– Да нет, тебе показалось. Кури.

– Кать… Ты выйди, проверь, а? Представляешь, какой тут яростный концерт будет, если она меня застукает?

– Тогда не кури.

– Так не могу, я же нервничаю! Не каждый день замуж выхожу.

– А свадьба когда?

– Через две недели. Мама в ЗАГСе договорилась, чтобы не ждать. Испугалась, наверное, что Стас передумает. Очень уж ей хочется материнский долг в отношении старшей дочери поскорее исполнить! Кать, ну выйди, проверь, чего там…

Вздохнув, Катя тихо выскользнула в коридор, на цыпочках прошла до двери гостиной. Все-таки неудобная у них квартира – самая обыкновенная панельная трешка с кухней-пеналом и среднего размера комнатенками, выстроенными рядком, как в общежитии коридорного типа. Гостиная, родительская спальня, детская. Да и обстановка вся замшелая какая-то. В гостиной – старая «стенка», диван с креслами выстроились вдоль стены в шеренгу, цветастый ковер на полу. В углу, в декоративной кадке, огромная искусственная пальма – чей-то подарок на чей-то юбилей. Мамин, кажется.

Подойдя к дивану, она провела рукой по его велюровой, когда-то ярко-голубой, а теперь будто тронутой сединой обивке, задумчиво присела в кресло. В глаза бросилась большая семейная фотография, зажатая меж стекол «стенки», – мама, папа, они с Милкой маленькие еще, с бантами на макушках. Все улыбаются напряженно в объектив, ждут, когда птичка вылетит. И отец тоже улыбается, а глаза все равно грустные. И очень пронзительные. Так улыбается человек, который должен улыбаться во что бы то ни стало и вопреки спрятанной в душе способности к сопротивлению. Интересно бы посмотреть, что там за любовница у него завелась…

От этой мысли стало совсем уж нехорошо. Нет, и впрямь, не надо, чтобы он уходил. Понятно, что ему тяжело жить с маминым характером, но все равно – не надо! Да и не впишется мама в роль отставной жены-брошенки. Такое и на минуту представить себе невозможно. И вообще – лучше не думать об этом…

Будто сбегая от пугающих мыслей, она быстро поднялась из кресла, подошла к окну, отдернула портьеру. Ого, а за окном-то – дождь, что ли? Или ей кажется? Кусок улицы с «хрущевскими» промокшими пятиэтажками и булочной на углу тут же вплыл по-хозяйски в комнату, обволок ее пространство унылостью. Да, дождь. Как призрак. Они разные бывают, дожди. Бывают юные, короткие и веселые, бывают шумные и обстоятельные, а этот – сутулый брюзга-призрак. Дождь города Егорьевска. Даже прохожие идут без зонтиков, просто подняв воротники и втянув головы в плечи. Очень мало прохожих. Сегодня же суббота. Спят все. А завтра воскресенье. А потом понедельник. И в окне – только кусок улицы с пятиэтажкой и булочной на углу. Тоска…

Задернув портьеру, Катя повернулась, медленно побрела обратно в «детскую», как принято было называть в доме их с Милкой комнату.

– Ну, что там? – почему-то шепотом спросила Милка, испуганно распахнув и без того круглые глаза.

– Да ничего, тишина… Мама спит, папы дома нет. В гараже, наверное.

– М-м-м, в гараже… – насмешливо покивала Милка и, не дав Кате ничего ответить, проговорила торопливо: – Слушай, я сейчас убегу, мне тут по одному делу срочно надо… Если мама спросит, скажи, я к Стасу ушла. Ага?

– Хорошо. Скажу. А на самом деле ты куда?

– Так к Стасу…

– Странно. Ты меня так предупреждаешь, будто тебя от чего-то прикрыть надо.

– Да? Интересно… Это, наверное, я уже так наловчилась изворачиваться, что и на пустом месте спотыкаюсь. Ладно, все, я побежала…

Торопливо натянув на себя неизменные голубые джинсы и аляпистый легкомысленный свитерок, Милка чмокнула ее в щеку и выскользнула в прихожую, прикрыв за собой дверь. Вскоре раздался тихий щелчок закрываемого замка. От наступившей тишины у Кати противно заломило в ушах, и тут же слабость, нехорошая, тошнотная, подступила к самому горлу. Даже голова немного закружилась. Пришлось лечь на кровать, подтянуть под живот ноги, зарыться лицом в подушку. Поплакать, что ли? Пусть потрясение от пережитого стресса из нее немного выльется.

Да, надо поплакать…

Она и сама не заметила, как уснула после пролитых в подушку слез. Крепко уснула. Даже сон видела, в котором на месте ее несостоявшегося работодателя Дениса Андреевича сидела мама, смотрела на нее изучающе, постукивала карандашиком по столу – тук-тук, тук-тук. А разбудил ее издалека прозвучавший, но довольно явственный сердитый мамин голос:

– Нет, почему я все время теряю свои очки? Хожу, ищу их по квартире? И неужели никто не видит, что я ищу свои очки? Сидят и смотрят, главное, как я их ищу! Что, никто не может встать со своего теплого места и помочь мне?