Ну, с учетом того, что на мою долю в жизни махачей хватило, а Гару — навряд ли, тут шансы мне вполне нравятся. Так что если других вариков не останется…
Я некоторое время постоял возле зеркала, но дождался только стука в дверь. Гость забарабанил в створку громко и настойчиво. Чертов дятел-террорист.
— Иду я, мать вашу, иду, — процедил я сквозь зубы.
Три оборота замка, щелчок… и солнечный свет бьет мне в глаза. А чей-то острый кулак — в печень.
— Ты в собственном доме заблудился, что ли? — возмутилась Нацуки, — чего не отвечаешь?
— Умывался, — просипел я в попытках перевести дух, — вода шумела, не слышал тебя.
Она смерила меня насмешливым взглядом. Из телевизора тем временем раздался истошный вопль — бедолага Том опять огреб ни за что ни про что. Прямо как я сейчас.
— Если надеешься, что я тебя за чистоплотность похвалю, даже не рассчитывай, — фыркнула Нацуки, — почему еще не одет? Я же сказала, что буду у тебя в десять часов! Мы уже на девятнадцать минут опаздываем. Шевелись, Гару!
— Не говорила, — возразил я, — ты сказала «утром», но никакой конкретики не дала.
Кого-то более сдержанного (и здравомыслящего) мой аргумент осадил бы. Но только не эту коротышку. Закатив глаза, она заявила:
— Ну и что? Тебе вообще следовало ждать моего прибытия с шести. Как утреннего поезда.
Поезда… Где-то внутри вдруг зашевелилось уже порядком позабытое желание свалить отсюда. Как будто через мертвеца пропустили электроток, и теперь этот полудохлый зомби вяло зашевелился. Бежать сейчас уже не вариант, да и под занавес это делать как-то неловко, но спросить будет не лишним.
— А тут поезда ходят?
Нацуки посмотрела на меня с недоверием.
— Ты это, головушкой треснулся, что ли? Память потерял?
Тут ее симпатичная мордашка помрачнела. Губы сжались в узкую полоску. Видимо, вспомнила мой обморок в клубной комнате и то, как меня в больницу отправляли. Надо же, и у гремлинов совесть просыпается порой.
— Прости, — сказала Нацуки, — я херню ляпнула. Иногда сама не знаю, что несу. Не обижайся, ладно?
Ее маленькая ладошка нашарила мою и легонько сжала. Я уже было хотел сказать «Не парься, все в порядке», как она слегка пощекотала мою ладонь. Ну чисто младшая школа, первый класс, чесслово. Но этот трюк оказался неожиданно эффективным, потому что я рассмеялся.
— Да ладно уж, — сказал я, — ничего страшного, ерунда.
Розовые глаза смотрели на меня в упор. Как будто два огромных, блестящих леденца.
— Болит голова? — с участием поинтересовалась Нацуки, — надеюсь, с тобой ничего серьезного. У нас тут хоть и деревня, а врачи толковые. Тот же Хагельман прям шарит. К нему даже из других районов страны приезжают за консультациями. Он и…
Нацуки осеклась на полуслове. Я видел, что ей отчаянно хочется что-то высказать, однако вместо этого коротышка только опустила глаза. Понятно. Для чувствительной информации еще не время.
— Голова не болит, — заверил я, — а вот печень после твоего приветствия…
— Брось ты, — беспечно отмахнулась Нацуки, — вообще нужно было заблокировать удар! Сам виноват, раз потерял бдительность!
Хм. Если она собирается таким образом меня проверять всякий раз, когда мы видимся, прикуплю-ка я себе в магазине парочку толстых свитеров. Не бронежилет, конечно, но хоть что-то защитное. Иначе закончу как Гарри Гудини. Которому благодарные фанаты тоже с бухты-барахты зарядили в пузо, отчего он и помер.
— Завтракать будешь? — спросил я чисто из вежливости. Поэтому очень обрадовался, когда Нацуки покачала головой.
— Нет, пасиб. Одевайся и пойдем, мне еще обед готовить. В холодильнике есть, конечно, вчерашняя свинина с чесночными стрелками, но хочется же свежего.
Я снова чуть не рассмеялся. Нацуки так неприкрыто флексила своими кулинарными навыками, что аж в глаза бросалось. Вот уж она точно в курсе, что путь к сердцу мужика лежит через желудок. Теперь надо до нее донести, что прокладывать этот путь кулаками — не самая лучшая идея.
Я бы не отказался щас перехватить этой самой свинины. В животе заурчало, и я поспешил свалить в комнату, где висело шмотье.
Вчерашний костюм пришел в негодность после лесной прогулки, поэтому я малость приуныл. Больше вариантов не осталось… Но потом я вспомнил про нычку Моники в диване. Пришлось спускаться обратно и рыться в диване. Я очень надеялся, что она туда закинула вещи не только для себя любимой, хотя с ее уровнем эгоизма так, скорее всего, и окажется.